Роковой рубеж
Шрифт:
Он опустил флакон, еще раз посмотрел на этикетку, покачал головой, бросил пилюли обратно, кроме одной, и сказал:
— Я хочу знать, к чему все эти трюки. Довольно вертеться вокруг горшка.
— Я была больна. Это препарат для излечения этой болезни. Она не хотела говорить ему одно слово: она хотела, чтобы он сам сказал его, тогда он сам поверит ей.
Он медленно повернул к ней голову и посмотрел на нее, и во второй раз она увидела его пустые глаза, полностью лишенные выражения.
— Я начинаю терять терпение, моя красотка, — сказал он. — Что ты хочешь сказать
Потом глаза его сузились.
— Минуту. Ты хочешь сказать — венерическая болезнь?
Наконец-то он додумался. Но существовала другая проблема: дата на флаконе. Она немногое знала о гонорее, но она смутно вспомнила, что, чтобы вылечиться от нее, нужно было более двух месяцев.
— Что-то вроде этого, — осторожно ответила она. — Потому я и не хотела говорить сразу.
— Что-то вроде этого?
— Требуется долгое время, чтобы вылечиться.
На лице у него выразилось отвращение, но у нее было ощущение, что это отвращение было следствием известного смущения, она еще раз убедилась, что он не по-настоящему настроен изнасиловать ее.
— Для этого я ездила в Нью-Йорк, — сказала она. — Потому что я не хотела, чтобы все здесь узнали об этом.
— Как ты подцепила это? Как это случилось? — спросил он.
Она не нашла сразу нужного ответа и промолчала. Он покачал головой.
— Не рассказывай мне про свою жизнь. Я не хочу ничего знать. Вот, забирай свою пилюлю.
Ее рука дрожала, когда она брала у него флакон, она оставила одну пилюлю на ладони, поставила флакон на место в шкафчик, наполнила водой стакан и проглотила пилюлю. Он смотрел на нее и, когда она ставила стакан на подставку, приказал:
— Идем.
Он заставил ее пройти вперед него, и они вышли из ванной, пересекли кухню и снова вышли в коридор. Теперь он не мог видеть ее лицо, и она могла придать ему любое выражение и была очень удивлена, когда почувствовала, что улыбается.
Она улыбалась. “Я могу обманывать его”, — подумала она. То, что у ней получилась комедия с болезнью, внезапно дало ей уверенность, что то, что она сказала Паркеру прошлой ночью, ей удалось. Эти люди были сильными, опасными, это были убийцы, и, конечно, они были вооружены, но она была хитрее их. Маленькая хитрая мышка. Она могла играть в опасную игру, жонглируя словами и заставляя верить себе.
Они входили в гостиную, когда зазвонил телефон. Он мгновенно схватил ее за локоть сзади и сказал на ухо голосом, низким и угрожающим:
— Дай ему прозвонить три раза. И не забывай, что он далеко, а ты здесь.
— Понятно.
Он больно сжимал ее локоть.
— И не вздумай говорить глупости.
— Я все понимаю.
Он отпустил ее локоть и толкнул с гостиную. Не оборачиваясь, она слышала, что он пошел в другую комнату: в спальне находился другой телефон.
Телефон прозвонил во второй раз, когда она подходила к дивану. Был ли это Паркер? Если нет, то мог позвонить Генди Мак-Кей или кто-нибудь другой, кто знал, что Паркер живет здесь, и не допустят ли они ошибку. А если это Паркер, не допустит ли он тоже ошибку?
Во время паузы, наступившей между вторым и третьим звонками, она прижала фаланги пальцев к векам: это хлопанье глазами — признак панического состояния, ее ужасало: она боялась, что он поймет-таки ее состояние.
Третий звонок. Потерев веки и почувствовав, что все плывет перед глазами, она подождала, пока прекратится звонок. Ее надежда на благополучный исход исчезла внезапно, как будто никогда и не существовала. Ее эмоции находились между двух крайностей: экзальтацией и подавленностью, не находя спокойствия посредине их.
Молчание. Она сняла трубку и сказала:
— Алло!
Паркер:
— Алло! Это я.
Она закрыла глаза, сильно сжав веки, прекратилось их хлопанье, и темнота немного успокоила ее.
— Мистер Паркер? — спросила она. — Да, я ждала вашего телефонного звонка.
На другом конце провода не было сделано никакой паузы: он немедленно откликнулся на ее заявление:
— У вас есть для меня сообщение?
— Да.
Тот, который теперь слушал ее разговор из другой комнаты, днем задал ей определенный урок, прежде чем позвонил в “Вилмингтон”. Уверенная, что он не пропускает ни одного слова, она повторила все, что он приказал ей сказать.
— Это ведь не обычное сообщение, это пакет. Некий мистер Киган приходил и оставил его для вас. Он сказал, что вы немедленно захотите его увидеть.
— Мистер Киган? Какого рода пакет?
— Небольшой чемоданчик. Я его не открывала. Вы можете приехать за ним сегодня вечером?
— Нет, сегодня я не могу, в настоящий момент я нахожусь в Сиэтле и вернусь не раньше четверга.
— Но мистер Киган сказал, что это очень важно. Что по договоренности с вами, вы должны сразу же взять его.
— В настоящий момент я связан с Сиэтлом.
Он замолчал, чтобы подумать, а она пыталась мысленно передать ему свою просьбу: “Приезжай немедленно”.
— Я постараюсь приехать завтра вечером, — сказал он. — Около одиннадцати часов.
Сидя с закрытыми глазами, она задавала себе вопрос: “Говорит ли он правду? Нет, он не станет ждать так долго, зная, какая здесь ситуация. Он был вынужден сказать так, чтобы усыпить бдительность людей, которые слушали их разговор, и он знал об этом!”
— Хорошо.
— Завтра вечером в одиннадцать часов. “Его голос мне очень дорог”, — подумала она и удивилась той нежности, которую она к нему почувствовала. В сущности, она и он были в ее глазах двое отдельных индивидуумов, связь между которыми создавал общий интерес, у них были обязанности по отношению друг к другу, их соединяли физические, эмоциональные, психические отношения, но не сентиментальность. У каждого была также и своя жизнь, и они не контролировали друг друга и не пытались нарушить тот образ жизни, которым каждый жил до сих пор. Но вместе с тем она поняла, что не хотела бы, чтобы такая жизнь прекратилась, хоть в его голосе она никогда не слыхала нежных нот, она чувствовала, что он тоже привязан к ней. Но теперь, в этой тяжелой и опасной ситуации, в которой она сама не могла бы найти выход, она почувствовала, как нежность, которую она скрывала глубоко в себе, теперь вырвалась наружу.