Роковые иллюзии
Шрифт:
Этого мало. Мне известно, что Дуглас дал распоряжение об уничтожении героя войны Вальтера, добровольно проведшего 16 месяцев на передовой линии огня. Имя этого Вальтера является одним из нескольких популярнейших имен, известных каждому солдату. Это распоряжение было отдано Дугласом на основании необоснованных слухов, что у него, мол, «нездоровые настроения, могущие привести к невозвращенчеству»…
Честные люди не пошли на исполнение этого преступного приказа. Вальтер вскоре добровольно поехал домой с радостным чувством выполненного задания партии. Есть много других примеров, характеризующих преступность этого человека (Д.), готового из карьеристических мотивов погубить десятки заведомо честных людей и партийцев, лишь бы создать видимость оперативной работы и успешной борьбы с врагами.
В поисках популярности этот карьерист Дуглас в присутствии большинства моих работников выбалтывал ряд важнейших ведомственных тайн. Он терроризировал моих сотрудников перечислением десятков фамилий н/бывших работников, расстрелянных без суда (в освещении достойном «Нового времени»).
Сам Дуглас, да и кроме
Вот вкратце причины, заставившие меня, человека преданного партии и СССР, не идти в заготовленную мне карьеристом и преступником Дугласом ловушку на пароходе.
Я хочу, чтобы Вы по-человечески поняли всю глубину переживаемой мною трагедии преданного партийца, лишенного партии, и честного гражданина, лишенного своей родины.
Моя цель — довести своего ребенка до совершеннолетия.
Помните всегда, что я не изменник партии и своей стране/Никто и ничто не заставит меня никогда изменить делу пролетариата и Сов. власти. Я не хотел уйти из н/страны, как не хочет рыба уйти из воды. Но преступные деяния преступных людей выбросили меня, как рыбу на лед… По опыту других дел знаю, что Ваш аппарат бросил все свои силы на мое физическое уничтожение. Остановите своих людей! Достаточно, что они ввергли меня в глубочайшее несчастье, лишив меня завоеванного моей долголетней самоотверженной работой права жить и бороться в рядах партии, лишив меня родины и права жить и дышать одним воздухом совместно с советским народом.
Если Вы меня оставите в покое, я никогда не стану на путь, вредный партии и Сов. Союзу. Я не совершил и не совершу ничего против партии и н/страны.
Я даю торжественную клятву: до конца моих дней не проронить ни единого слова, могущего повредить партии, воспитавшей меня, и стране, взрастившей меня.
ШВЕД.
Пр. Вас отдать распоряжение не трогать моей старухи-матери. Ей 70 лет. Она ни в чем не повинна. Я последний из 4-х детей, которых она потеряла. Это больное, несчастное существо» [668] .
668
В архивах НКВД не удалось найти подтверждения тому, что Орлов отправил отдельный экземпляр своего письма Сталину. Сопровождает письмо записка «Сурицу или Бурнукову» в посольстве в Париже с просьбой передать прилагаемое запечатанное послание начальнику НКВД в Москву. Тот факт, что не имеется никаких данных о попытке с его стороны связаться со Сталиным напрямую, примечателен в свете неоднократных утверждений Орлова в ходе его показаний в Америке о том, что он это сделал. Обнаружено два экземпляра записки, которой Орлов сопроводил свое послание Ежову, и это служит подтверждением того, что такого послания не существовало. Обе записки адресованы Кислову, резиденту в Париже: «Сегодня я передал дежурному в посольстве два пакета, адресованных 1) Кислову; 2) послу Сурицу. Оба следует передать Николаю Ивановичу Ежову. Подпись: Шведов». Дело Орлова № 76659, т. 1, с. 98, АСВРР.
Почему же Орлов так долго утверждал, что послал копию письма Сталину вместе с запиской о неподчинении Ежова приказу не вовлекать посольство в похищение Миллера? Можно предположить, что он хотел придать своему делу более драматический характер. Кроме того, если в письме содержались подробности преступлений Сталина, как он утверждал, а не перечень операций НКВД, агентов, а также операций, которыми он фактически руководил, что имело место в действительности, то, как подсказывает логика, он должен был адресовать письмо Сталину. Избрав легенду с письмом Сталину, Орлов, таким образом, в значительной степени отводил от себя вопросы ФБР и ЦРУ о своей осведомленности в оперативных делах советской разведки. Другая версия заключается в том, что Орлов- перепутал письмо с угрозой шантажа с письмом, написанным им Сталину ранее, в котором отрицал свою роль в операции по тайному вывозу за рубеж коминтерновского лидера, провалившейся (об этом Орлов рассказал Феоктистову в 1971 г.) из-за того, что Ежов все испортил своим вмешательством в утвержденный план.
Разумеется, оба экземпляра письма Орлова, адресованные одному только Ежову, были обнаружены в архивах. Совершенно ясно, что один экземпляр был показан Берии. Однако из сохранившихся документов невозможно узнать, показал ли тот его Сталину.
Судя по всему тому, что нам известно, Ежов не относился к числу людей, которых могли бы тронуть человеческие чувства, как бы красноречиво они ни были изложены. Ярость начальника НКВД и его заместителя Берии, когда они прочитали письмо, была тем более неистовой, что между его строк они разглядели подразумевающуюся в нем угрозу шантажа. П. означало «Петр», псевдоним С. М. Глинского, друга Орлова, который был некогда парижским резидентом НКВД, известным как В. В. Смирнов. М. означало «Манн», псевдоним Теодора Малли. Оба они к 1938 году были отозваны и обвинены в предательстве по приказу Ежова. Упоминание псевдонимов двух членов кембриджской группы — «Вайзе» (Маклейна) и «Зенхена» (Филби) — было для Москвы сигналом, оповещающим, что если он будет схвачен «эскадроном смерти» НКВД, это повлечет страшные
669
Зборовский был поляком, завербованным в 1933 году агентом НКВД «В-138», как это показывает досье Зборовского № 31660, т. 1, с. 1, АСВРР; Orlov. «Legacy», p. 16.
Орлов явно намеревался шантажировать советскую разведслужбу, и это весьма ясно выражено в приложении на двух страницах. Для этого он упомянул об операции с испанским золотом, о «всей его значительной работе» в связи с Троцким и его сыном, о своей роли в организации политического террора в Испании. Он также напомнил обо всех операциях, проведенных им «в стране Графлена» (тогдашнего резидента в Лондоне, и, следовательно, так обозначали в НКВД Великобританию) и «в стране „Фина"» (Франция), с которой он поддерживал тесную оперативную связь. Затронул Орлов и другие случаи и операции, обозначая их условными названиями, которые еще предстоит проследить в советских документах того времени. Но сам факт, что они оказались столь не поддающимися расшифровке, говорит об их секретном характере и последующих усилиях убрать ссылки на них из архивов НКВД.
Эти агенты представляли собой «бриллианты из сокровищницы» советских разведывательных сетей. И не требуется много ума, столь патологически настроенного на подозрительность, как у «Карлика» и его «Большого Хозяина», чтобы понять, что такой опытный офицер разведки, как Орлов, должен был из предосторожности сохранить копию этого имеющего своей целью шантаж списка. Они, конечно, были уверены, что Орлов положил копию на хранение в банковский сейф и дал инструкции своему адвокату вскрыть его в случае его исчезновения или внезапной смерти. Этот список был напоминанием Орлова Ежову и предположительно Сталину, которому его покажут, о том, что, предпринимая против него репрессивные действия, они рисковали не менее, чем разоблачением самых важных зарубежных агентурных сетей советской разведки. В то же время он содержал указание на то, что Орлов обещал держать свой рот на замке в обмен на гарантию, что не будет причинено никакого вреда его родственникам в России и что НКВД прекратит охоту за ним и его семьей.
Это был договор, продуманный с дьявольской изобретательностью, и он не оставлял советскому диктатору и его приспешникам никакого иного выбора в сложившихся обстоятельствах, кроме как согласиться на условия Орлова и поверить, что он выполнит свою часть сделки. Архивные документы ясно показывают, что когда письмо Орлова добралось до Москвы в середине августа, в Центре уже был составлен словесный портрет беглеца для организаций глобальной охоты за ним. Однако этой операций так никогда и не был дан сигнал к старту. Она была отменена по указанию «сверху» [670] .
670
Интервью, взятое Олегом Царевым у генерал-лейтенанта Судоплатова 2 июня 1992 г.
В архивах НКВД есть документальное подтверждение того, насколько быстро Ежов и, предположительно, Сталин поддались на шантаж Орлова. Оно содержится в досье Шпигельгласса, в его очень подробном признании, которое он сделал через шесть месяцев после своего ареста за «предательство» в ноябре 1938 года: «Когда Никольский (Орлов) стал невозвращенцем, он написал письмо Ежову, в котором заявил, что, если только заметит малейший намек на слежку за собой, он раскроет компрометирующие документы. После этого Ежов дал указание не трогать Никольского» [671] .
671
Расследование дела Шпигельгласса, дело № 21746, т. 1, с. 198–199, АМБ.
Ставки в опасной игре, которую вел Орлов, были высоки, и, по-видимому, Ежову и Сталину было ясно, что это не было пустой угрозой. Как показывает досье Орлова, к моменту своего бегства в 1938 году он знал подробности крупнейших операций, в которых были задействованы агенты большинства тайных агентурных сетей в Европе, Великобритании и Соединенных Штатах. Предполагалось, что «оксбриджская» сеть в Великобритании и берлинская сеть в Германии будут приобретать все большее значение, а поэтому у Сталина тем более была причина выполнять свою часть условий сделки. Орлов не мог знать, насколько увеличилась с годами ценность его «страхового полиса». Но важно то, что он умышленно скрыл от американских следователей подлинное содержание письма, которое он написал в Центр; он позволил Филби, Бланту и оксфордским «кротам» продолжать работать на Москву в высших эшелонах британского правительства.