Роман без названия
Шрифт:
Будь на месте Бранта кто другой, Давид бы дал волю гневу, но этому доктору все свято верили, и еврей, хоть немного обиделся, повел себя дипломатично.
— Ну так вы хоть взгляните еще раз на мою дочь.
Доктор, досадуя, все же пошел и через четверть часа возвратился.
— Удивительное дело! — сказал он, качая головой. — Опять почему-то у нее беспокойство, вскакивает с постели, хочет встать… Но, скорее всего, тут что-то нервическое, правда, и с этими треклятыми нервами тоже шутить нельзя.
Он задумался.
— Я вернусь через час-другой, а пока хотя бы
И тут, обернувшись, он увидел Сару в белой сорочке — она стояла на пороге, вперив взор в Станислава, который побледнел как полотно.
— Но у меня же ничего нет! — сказала Сара врачу. — Видите, я могу ходить, я встала, я здорова…
— Ох, не люблю, когда меня не слушаются! — возмутился Брант, устремляясь к ней. — В постель, милая барышня! Как можно? В постель!
Но он обращался уже к существу, которое его не могло услышать… Опершись о стену, обратив глаза к Шарскому, еще улыбаясь, бедная девушка впала в состояние каталепсии да так и застыла на пороге со страдальческой улыбкой и со слезами на глазах.
Дом наполнился пронзительными криками, а Шарский, изнемогши от перенесенных волнений, потерял сознание и, покачнувшись, упал на пол.
Когда после долгого горячечного забытья, в котором смешивались всевозможные видения пережитого, Шарский открыл глаза, ему никак не удавалось восстановить порядок минувших страданий и волнений, вспомнить, что же с ним произошло. Он только чувствовал гнетущую тяжесть на сердце и мучительную тревогу, глаза его, блуждая по окружающим предметам, пытались определить, где он находится, он пробовал высчитать, сколько длилось его странное забытье и лихорадочный бред, но ему не на что было опереться. Он видел, что находится не в чердачной каморке, которая ему грезилась, не в комнате на Лоточке рядом с больным Каролеком, где бы должен быть, и не в Красноброде у отцовских ног, но опять на Троцкой улице, у пана Горилки, и лежит на кровати добряка Щербы, чья физиономия вскоре показалась из-за ширмы.
— Павел! — судорожно рванулся к нему Станислав. — Где я? Что случилось? Почему я здесь? Отвечай!
— Тихо, тихо, не спеши, — с явной радостью в глазах осадил его Щерба. — Все очень просто и естественно. Ты был ослаблен, истощен, изнурен работой… а может, и чем-то еще. Вот и расхворался внезапно, а отвозить тебя на Лоточек я не хотел, там у пани Дормунд уже есть один больной, вот я и взял тебя к себе. Кризис твоей болезни прошел благоприятно, скоро ты будешь здоров, и дело с концом.
В дверях послышался шум, и у кровати больного появился почтенный Брант. Не здороваясь, он поглядел на Шарского.
— Вот видите! — сказал он Щербе. — Как я говорил, так и получилось: силы молодого организма взяли верх, кризис наступил и миновал благоприятно, он поправится… Но теперь прошу об одном: не вскакивайте с кровати прежде времени.
— А что Каролек? — с живостью спросил Шарский.
— Ничего, ему получше, — ответил доктор, глядя в сторону.
Станислав, возможно, хотел бы спросить еще кое о ком, но слова застряли у него в глотке — он посмотрел
— Все здоровы, — с ударением на первом слове сказал Брант и шумно втянул понюшку. — Вы тоже будете здоровы, главное — надо слушаться. Попрошу никаких разговоров не заводить, за работу не садиться — отдыхать, только отдыхать! Мудрая природа с божьей помощью сделает все остальное.
— Ах, друг мой Щерба! — воскликнул Шарский. — Сколько же я, наверно, доставил тебе хлопот и сколько огорчений доброй пани Дормунд, которой я именно теперь так нужен, а уж расходов!..
— Вот, вот! — заворчал Брант. — Забивайте себе голову этой чепухой! Неужто вы думаете, что мы очень трудились, спасая вас, вовсе нет, это сделала сама природа… Или вам кажется, что без вашей милости и обойтись невозможно? Что ж до расходов, так у вас же были в кармане деньги! Тем паче что, лежа в постели, больших затрат вы не причиняли!
Щерба молча пожал руку друга.
— Знаешь, Стась, — сказал он, — есть обязанности, которые исполняешь с удовольствием, так не лишай же меня приятного сознания, что я оказал тебе эту небольшую услугу, не отравляй его, упоминая о ней. И успокойся, деньги у тебя были, никаких жертв ни от кого не потребовалось.
— И долго это тянулось?
— Нет, недолго, недолго! — подмигнув Щербе, поспешно ответил Брант. — Да вам бы лучше прекратить вопросы и поспать, отдохнуть. Заслоните-ка его ширмой, дайте какое-нибудь легкое, теплое питье, и пусть отдыхает, главное, отдыхает.
По распоряжению доктора, сразу же удалившегося, Щерба, еще раз тихонько пожав руку другу и ступая на цыпочках, тоже вышел.
Станислав чувствовал себя настолько усталым и разбитым, что, несмотря на неуемную тревогу в душе, едва успел опустить голову на подушку, как тотчас заснул.
В последующие дни здоровье его быстро улучшалось, силы прибывали словно волшебством — и вот он уже ходит по комнате, может взглянуть на свою прерванную работу. Он был очень удивлен, когда, случайно узнав дату, понял, что провалялся около месяца; не понимая, на что ушло это время, он выспрашивал у Павла, но тот отделывался шутками да прибаутками, никак не желая рассказать обстоятельно. Наконец, когда Шарский уже совсем окреп и Брант снял запрет с его друзей, он узнал свою историю.
После того как он упал без чувств в доме Давида Бялостоцкого, наряду с глубокими, повторяющимися обмороками, открылась опасная горячка, которую мог также причинить и ушиб головы при падении. Старик Брант просто не знал, куда девать этого нового больного, но, рассудив, что к пани Дормунд везти нельзя, взял его на первых порах к себе, а потом, с большими предосторожностями, его повезли в крытом экипаже и на руках внесли в квартиру на Троцкой улиц». Несколько недель состояние Шарского внушало серьезные опасения, но Брант сразу же сказал, что, если не случится что-то из ряду вон выходящее, силы молодого организма все одолеют и Станислав выздоровеет. Почти точно в названный доктором день и час Шарский открыл глаза и пришел в сознание.