Роман о Лондоне
Шрифт:
Рыбак в пучине моря самой стихией навеки связан с женщиной, дожидавшейся его на берегу. Как это прекрасно! Сама эта непреходящая связь освещала высшим смыслом и любовь, и тяжкий труд мужчины.
Но толпы, наводнившие в тот день лондонские вокзалы, нисколько не походили на рыбака и рыбачку из стихотворения, которому научил его отец.
Им надо было от моря только одно, этим измученным сухопутным жителям — получить складной стульчик, один из многих миллионов, заполняющих летом побережье Англии. Складной стульчик для отдыха. За шесть пенсов. Sixpence.
Для них совершенно достаточно было и отмели, протянувшейся вдоль всего побережья у самых ног. Они погружали в
Единственное развлечение сидящих на этих стульчиках — это чаепитие, после него под каждым стулом остается по стаканчику. Среди них легко различаются женские стаканчики со следами губной помады, оставленными многочисленными представительницами слабого пола, оккупировавшими побережье. Этой публике совершенно безразлично, розовеет ли небо вечером и будет ли оно красным утром. Это их совершенно не касается. Для них важно, чтоб из павильонов до них доносились звуки музыки, тогда они, довольные, засыпают.
Те, кто помоложе, приехали на море, разумеется, не для того, чтобы, развалясь на стульчике, с раскинутыми ногами и отвалившейся нижней челюстью дремать под музыку. Молодые приехали на море в поисках приключений. Любовные парочки — в надежде скрыться куда-нибудь в темноте, за калиткой или деревом в парке.
После этого подметальщики под розовеющими по утрам небесами находили на пляже некие предметы, напоминающие пустую чешую. Это отслужившие свое презервативы. Словно выползок.
Для Англии это неслыханный, небывалый скандал.
Говорят, эти предметы импортируются из Европы. С континента. В прежние времена Англия таких вещей не знала, это утверждается совершенно категорично. В прежние времена подметальщики под розовеющим утренним небом обнаруживали на берегу вдоль променада разве только отдельные пары пожилых людей стопроцентно морального поведения, пробуждающихся после кое-как проведенной на стульчиках ночи, закутанных в газеты, плащи и пледы, привезенные с собой. Мужчины, отряхнувшись, приносили из соседней чайной стаканчик чая своим супругам, подавая его с трогательной сексуальной размягченностью в голосе: «Выпей чая, дорогая». «Have a cup of tea, darling».
Тем летом, когда Репнин поступил на службу к бельгийскому семейству Лахуров, курортные местечки на море стали благоустраиваться. Возводились новые отели, кемпинги, танцевальные павильоны. В кемпингах и женщины и мужчины ходили полуголые в любое время суток. За кегельбаном и танцевальным павильоном соорудили прозрачный аквариум. Но вместо рыб в нем демонстрировались оголенные девушки в масках для ныряния.
Новые веяния, занесенные сюда из Америки.
Три дня ежегодного отдыха преобразились в четырнадцать оплаченных. Прогресс был очевидным, тем более странно было слышать мнение некоторых постояльцев отелей о том, что раньше, мол, эти каникулы все-таки были веселее. Рождаемость в Англии никогда не была столь высокой, как в тот год, когда закончилась война и мирное время вернуло домой армии сражавшихся.
Но и от старых времен осталось довольно. Это ощущалось по всей той публике, которая, как и Репнин, спокойно дожидалась, когда сможет беспрепятственно внести в поезд свой багаж.
Глава семейства, даже из разряда «белых воротничков», мог разориться для детишек не более как на мороженое в вафельном фунтике. Мороженое и на море пользовалось большой популярностью.
Мороженое любят все. В Лондоне мороженое расходится за день миллионами штук.
Таково примерно было содержание его первых писем в Лондон жене и ее тетке в Америку, прибывших из маленького местечка на океане по названию St. Mawgan. Надя с грустью отметила горькую
Когда-то из Керчи ее вывозил гвардейский капитан Барлов, она была обязана ему своим спасением, но ей гораздо больше нравился Репнин. И княжна лишь тихо проливала по этому поводу слезы, ибо женщина не всегда вольна в выборе друга по сердцу. Тогда, в Крыму, Надина тетка была еще очень молода и красива, а теперь уже разменяла пятый десяток и помимо высокооплачиваемой должности в одном из больших отелей Нью-Йорка имела собственный бутик дамской бижутерии. Надя никогда не просила у нее денег. Письмо Репнина пришло к ней после едва ли не двухлетнего молчания. И прочитав его, она долго и горько плакала. (Мария Петровна не нашла своего счастья в жизни.)
Что же касается героя нашего романа, то по прибытии поезда на станцию New Quay, он вышел из вагона и отправился получить свой багаж, ибо в Англии багаж перевозится отдельно от пассажиров в последнем вагоне, по пути расспрашивая о том, как ему попасть в частный отель, дом отдыха польских переселенцев, поддерживаемый попечительством одного лондонского общества старых дам-благотворительниц. (На такси, как сказали ему, до St. Mawgan рукой подать.)
И вспомнились ему почему-то в этот миг отрубленные на пне головы елизаветинцев из книги, которую он читал по пути к побережью Атлантики, и особенно запомнившееся ему стихотворение, посланное Елизавете Первой одним ее дворянином, адмиралом, обращавшимся к королеве по имени Синтия. Стихотворение называлось: «Синтии — последняя книга океана». («The Last Book of the Ocean to Scinthia».)
Странное чувство возникло у Репнина, когда он очутился на привокзальной площади и стал искать какой-нибудь транспорт: ему казалось, будто он насовсем уехал из Лондона и от своей жены, которую любил, и что больше никогда не вернется туда, откуда приехал. А если и вернется, то другим, неузнаваемо изменившимся человеком. Встревоженный этими мыслями, он пытался вообразить себе Надю в их новой квартире, вообразить себе ее живой и милый образ, а в ушах его звучали последние слова, которые она сказала на прощание: как жаль, что у них нет ребенка. Хотя бы одного. За двадцать шесть лет брака он впервые слышал от нее такое. Репнин остановился и стал ждать носильщика с багажом.
В голове его вертелись вопросы: почему он едет в это местечко St. Mawgan, о котором он никогда раньше не слышал, зачем, для чего?
МУСТАФА
Ни в письмах жене, ни в письмах к ее тетке в Америку Репнин не рассказал о своем путешествии в поезде, следовавшем до самой крайней точки Европы, к Атлантике. Не рассказал он и о том, как долгие часы провел перед лондонским вокзалом в длинном хвосте отправляющихся на запад путников, застывших в сдержанном безмолвии под прямыми лучами распалившегося напоследок августовского солнца, осыпавшего их тучами золотых стрел. В здание вокзала пускали по восемь-десять человек, не больше, и когда они исчезали за дверьми, снаружи как бы оставались их тени. Очередь медленно продвигалась. Сотни и тысячи людей стояли в ожидании. Долгими часами, весь день напролет толпа шаг за шагом, безмолвно и неторопливо, как на похоронах, продвигалась к вокзальным дверям. Они сдавали целые горы багажа. Семьи старались не потерять друг друга. Слышались всхлипывания плачущих детей, которые все время что-то спрашивали у взрослых. Хотя очередь и состояла в основном из представителей так называемого «низшего» сословия, все эти люди были страшно предупредительны и старались, как могли, помочь друг другу погрузиться в поезд.
Меняя маски
1. Унесенный ветром
Фантастика:
боевая фантастика
попаданцы
рейтинг книги
