Роман о Лондоне
Шрифт:
За стеной слышались обрывки разговора, тихий смех, женский голос. Не слишком ли тонкие стены в этом старом дворце?
Спустя четверть часа к нему с визитом явилась хозяйка.
Mrs. Fowey. Произносится «Фои», сразу же пояснила она. Это была подвижная, не слишком красивая, но приятная блондинка, не выпускавшая изо рта или из пальцев сигарету. У нее были желтые, веселые, маленькие глазки, точно у котенка. Ее предупредили из Лондона о его приезде. Единственно, графиня Панова и Лига совершенно упустили из виду — комнаты на лето резервируются еще в январе. Им еле-еле удалось найти место. Ему уступила
Стоя перед ней с кислым и покорным видом, точно перед клеткой с говорливым попугаем, Репнин переждал весь этот шквал вопросов вперемешку со смехом и сказал, что для него Корнуолл, и Сантмаугн, и этот отель настоящая сказка. Он мечтает только об одном. Купаться в океане. Провести в тишине две недели отпуска, а все остальное для него не имеет значения. Он жаждет покоя. Последнее время он страшно замотался в Лондоне.
О госпоже Фои Репнину было известно немногое — дочь английского генерала в отставке, она была медсестрой, муж ее, по его сведениям, русский, но кто он такой и чем занимается, Репнин не знал. Ему не терпится, признался он хозяйке, побыстрее окунуться в море.
До моря здесь недалеко, море никуда от него не убежит, успокоила его хозяйка, пройти туда очень просто. Идете, никуда не отклоняясь, вдоль речки, она впадает в море. Там пляж. Называется он Bedrutan Steps. Похож на гигантскую лестницу. Дорогу ему туда укажет всякий. В ее отеле у всех есть машины, так что его всегда кто-нибудь подвезет, но можно и пешком дойти. Это близко. Она даст ему свой велосипед.
Репнин, усмехнувшись, сознался: уже семнадцать лет он не садился на велосипед. То-то будет потеха! Он ей очень благодарен.
Тут госпожа Фои, понизив голос, стала рассказывать Репнину о его соседке, той самой даме, уступившей ему одну из своих комнат, — во время войны она проявила отчаянную храбрость и однажды, выбросившись с парашютом над территорией Франции, обезобразила себе лицо. Надо постараться сохранить невозмутимость при виде ее обгоревшего, некогда столь красивого лица. Именно ей Репнин обязан своим размещением в отеле. Дама отдала ему комнату из своих апартаментов, но теперь он будет делить с ней и ее юной дочерью ванную и прихожую. Необычайно приятная и утонченная, эта дама, конечно, постарается его не тревожить и не будить, но ожидает той же деликатности и от него.
А еще госпожа Фои советует ему принять участие в коллективных поездках. Ну, например, в Тинтенджел, во дворец короля Артура, прибежище грешной любви Тристана и Изольды. Ее хихиканье, сопровождавшее последние слова, снова напомнило Репнину скрипучий голос попугая. За экскурсии взимается особая плата, но гости обычно в восторге от них.
Затем госпожа Фои, с сестринской заботливостью взяв его под руку, предостерегла Репнина, чтобы он не вздумал купаться под скалами в устье реки. Там очень опасные течения. В прошлом году унесло в море двоих купальщиков. Обед в отеле подается
Хозяйка проводила Репнина к своему велосипеду у входа. Когда он вернется, она познакомит его со своим мужем. Он у нее «вингкомандер»[24]. Об руку с ним, как сестра, госпожа Фои вывела Репнина из отеля.
Океан и правда был недалеко, за маленьким аэродромом, близ устья реки. В том месте плато крутыми уступами, подобно ступеням Полифема, обрывалось в глубине океана, вдоль него тянулся длинный песчаный желтый пляж, и на него накатывались тяжелые, темные, величественные волны. Они оставляли на суше белую пену. Белая полоса вилась вдоль всего берега.
Полоса пены, которую оставляли за собой на пляже набегавшие волны, казалась границей двух миров. Теперь эта граница пролегала перед ним.
По цвету океан напоминал расплавленный свинец. Справа, у скал, волны перекатывались через каменный выступ — Репнин наметил совершить с него головокружительный скачок в воду, — вздымая белую пену ввысь, точно из бездонной морской глубины бил мощный фонтан. Ему предстояло погрузиться в эту грозную стихию и поплыть после семилетнего перерыва. Одному.
Репнин колебался.
Странное ощущение овладело им, будто он прощается с этим миром, расстается навек со своей молодой еще женой и вообще не вернется никогда в тот лондонский подвал. Мысль о самоубийстве, точно она никогда не покидала его, снова вернулась к нему. Она была лишена слезливой жалости к себе, в ней не было страха покончить со своей жизнью, это было какое-то необъяснимое, страстное желание принести себя в жертву ради спасения женщины, которую он любил и которая любила его. Никогда еще не желал он так сильно, как на этом берегу, избавив Надю от самого себя, спасти ее от участи нищенки где-нибудь на лондонском углу. («Я ухожу», — бормочет он.)
Он рванулся навстречу волнам. И вдруг почувствовал, как у него сводит ногу, — сказались семнадцать лет перерыва в езде на велосипеде. Судорога не давала разогнуть колено. Сказалось, тут, видно, и другое: привычка лондонских клерков цепляться левой ногой, словно якорем, за высокую ножку табурета. Пришлось пробежаться вдоль берега, пока судорога не отпустит.
На берегу в то утро было безлюдно, но на возвышении, на перекрестке дороги недалеко от ресторана несколько машин с фургонами выстроились полукругом. В этих прицепах цвета сливочного пломбира ютились целые семьи. Жены и матери накрывали на вынесенные столики завтрак. Слышался детский плач.
Видимо, по причине субботнего или воскресного дня, а может быть, какого-то праздника, на флагштоке в центре полукруга был поднят британский флаг, развевавшийся под утренним ветерком.
Около полудня семьи, обитавшие в автомобильном лагере, разбитом полукругом над дорогой под сенью британского флага, стали спускаться на пляж. На песке появились шезлонги, корзины со съестными припасами. Кое-где компании оставляли за собой осколки стекла и пустые бутылки из-под лимонада. Грустные воспоминания пробуждали они в нем. Хотя общество, с которым он в молодости проводил лето в Крыму, нисколько не походило на это, да и вело себя совсем по-другому, Репнин с умилением наблюдал за этими людьми, засорявшими пляж, и за ребятишками, которые сразу же начали резвиться вокруг него. Он любил детей.