Роман с физикой, или За всех отвечает любовь
Шрифт:
На третьем этаже было тихо. Люди здесь ходили редко. Не за чем. Только свои сотрудники. Вот и дверь со скромной табличкой 312. Ни названия, ни фамилии владельца кабинета.
Голубков был самым маленьким чиновник во всем этом громадном здании, набитым народом. Самым маленьким, если не считать секретарш и уборщиц. Должность у него была делопроизводитель. Он готовил те бумаги, которые лично подписывал генеральный секретарь.
Многие прослужили всю жизнь верой и правдой по чиновному ведомству и не знали, что существует такой Голубков, а не то чтобы сказать, который его кабинет.
Пал
– Саша, можно к тебе, – с Голубковым они были давно и хорошо знакомы.
– Заходи, чай будем пить, – Голубков показал на электрический чайник, воткнутый в розетку.
– Не откажусь.
Саша был по возрасту такой же, как и сам Коштяну, пенсионного возраста – за шестьдесят. Большой кабинет его представлял собой необычное зрелище. В нем стояло три письменных стола, заваленных бумагами и еще один стол с пишущей машинкой. В точно таких же кабинетах этажом выше или ниже сидело по несколько человек.
– Саша, ты слышал про новые путевки в Болгарию, как раз следующим летом, – Пал Петрович разгласил самую страшную тайну кремлевских стен, что появились десять свободных путевок в Болгарию, на Золотые пески. Тогда это было безумной роскошью даже для работников Кремля.
– Паша, я мало этим интересуюсь, хотя, знаешь ли, годы берут свое, надо подлечиться.
– Подлечиться хорошо в Чехословакии, в Карловых Варах. Помнишь, в прошлом году была путевка?
– Говорят, там стало плохо. После 68 года нас там не любят, – хозяин кабинета насыпал в кружки чай из пачки со слоном.
– Тебе как, покрепче?
– Нет, нормально.
Во время этого пустого разговора Пал Петрович ворошил глазами груды бумаг, лежащих на всех трех столах.
– Садись пить чай вот здесь, а то у меня тут бумаг навалено. Все время надо что-то переделывать. И за столько лет я ни разу не ошибся. Хоть бы кто оценил!
– Да, Саша работа у тебя – не позавидуешь.
– Вот уйду скоро на пенсию, как они смогут без меня? Никто же не знает, что к чему. – он обвел рукой три горы бумаги на трех столах.
– Не надо про пенсию, рано тебе еще. Без тебя просто пропадут.
В те годы выходить на пенсию было не принято ровно в 60 для мужчин. Высшее начальники государства были все старые, но работали, это давало и негласное разрешение и на работу пенсионеров всех уровней. Годы были тяжелые для молодых, которые хотят пробиться. Старые не уходили, держались до последнего. В вечном споре молодости и опыта молодость в те годы проигрывала с крупным счетом.
Коштяну мешал чай, но смотрел не на то, как плавают чаинки в кружке. Наконец, за дальним от него столом он увидел то, что искал: наспех спрятанную от посторонних глаз бумажку с размашистым росчерком Черненко.
Чем плоха работа чиновника, я уже рассказывал. Старинный черный телефон зазвенел, так, что оба в комнате вздрогнули.
– Это к главному. Паш, посиди пока здесь, чтобы кабинет не запирать.
– А долго? У меня ведь своей работы полно, – соврал обрадованный Коштяну.
– Нет, не долго, это Черненко вызывает, а он так, – на, и пошел исполнять.
– Хорошо, только не долго.
– Я побежал.
Когда
– Пленум избрал генеральным секретарем ЦК КПСС Черненко Константина Устиновича.
Пал Петрович так же осторожно задвинул бумагу и сел допивать свой чиновничий чай. Мысли в его голове сконцентрировались. Придет Черненко, старый бюрократ, – назначит всех своих. Остается одно – идти к самому Брежневу и просить повышения. Благо сейчас свободно место зама. Его, Коштяну даже не рассматривают, а это обидно. Уж кто-кто, а он-то заслужил! В конце то концов Брежневу теперь уже все равно, а уходить на пенсию лучше с высокой должности. Это Брежнев сам знает и поймет. А не получится, так и так на пенсию – в земле на даче ковыряться. Жалко виноград под Москвой не растет.
Тут примчался с очередной бумагой Голубков, Пал Петрович поблагодарил за чай, вымыл кружку и пошел к себе. А для хозяина кабинета 312 началась большая работа. Надо было все менять.
В тот понедельник Брежневу работалось очень хорошо. Главное решение было принято, все боли и переживания остались позади. И хотя накануне вся страна обмывала новую конституцию, голова работала четко, сердце не болело, даже курить не хотелось.
Дела проходили пачками. По каждому случаю он не вызывал помощников, не спрашивал специалистов не консультировался со старыми друзьями. Он создавал комиссии, давал распоряжения, даже кого-то из своих старых кадров еще по Кишиневу успел повысить в должности. Все шло легко, так легко, что подкрадывалась плохая мысль, а что если так дальше, то еще столько всего можно переделать. Он же не Никита Хрущев и в огороде копаться не собирается. Чем заняться, когда кроме как руководить ты ничего не умеешь и ничего другого не любишь? Но решение было принято и назад пути нет.
Уже к концу рабочего дня попросился Андропов. Он как всегда мягкой, кошачьей походкой прошел большой кабинет.
– Что там у тебя Юра? Если не срочно, то через пару дней к Косте обращайся. Пусть входит в курс.
– Тут кое-что важное, для тебя. Лично. Принес тебе дела на твою Галю. Надо, чтобы ты посмотрел.
Бесстрастное лисье лицо Андропова ничего не выражало. Просто глаза блестели под очками. Он открыл папку, сверху лежало признание какого-то Красовского в том, что Галина Брежнева торгует государственными секретами. Под ним лежали бумаги о спекуляции валютой, ювелирными изделиями и антиквариатом.
– А что ты мне это показываешь? Она уже сама взрослая баба.
– Ты бы повлиял как-то на нее. Тут ведь все статьи расстрельные.
– А она меня слушает что ли? Да и не могу с ней строго. Дочка. Вспоминаю ее, как маленькая была, как болела, не могу ей слова сказать,
Оказывается, Брежнев был сентиментален, оказывается, Андропов это знал.
– Нет, Леня, ты уйдешь, что она Костика слушаться будет? Подумай.
– Костика не будет. Он мягкий, его никто слушаться не будет.