Роман с куклой
Шрифт:
– Думаешь, он тебя с собой возьмет?
– Думаю!
– Слушай, Тоня, он же женатый человек вроде как… – сморщился участковый.
– Ну и что! Он сам мне сказал, что с женой уже давно не живет!
– Да все они так говорят…
Тоня осадила Булку.
– Слушай, Андрон, ты чего ко мне привязался? Чего тебе от меня надо? Чего ты ко мне в душу лезешь, а?
Он смотрел на нее, играя желваками. Тоня легко расшифровала этот взгляд – можно было и не спрашивать Федулова ни о чем. Она нравилась ему, и он ее ревновал. Вот и все.
– Если
Ева попыталась расспросить свою попутчицу, но от старухи не было никакого толку – она, оказывается, с весны жила у снохи и знать не знала о том, что этим летом творилось в Синичке.
У конца путей глухонемой перевозчик остановил свою дрезину и высадил последних пассажиров.
Теперь Ева мчалась за шустрой старушенцией, боясь отстать. Трава была сырой, где-то вдалеке пулеметной очередью трещал дятел…
– …а она, энта сноха, та еще гадюка! Я вот так ей давеча и заявила: «Ты, Василиса, чистый аспид, а не человек!..» Плюнула и к себе собралась…
Ева вполуха слушала историю Макаровны и ее молодой родственницы. Ситуация, в общем-то, была ясна – старухе в Синичке одной жилось плохо, и она жаждала навеки поселиться у сына. Но с женой сына общего языка никак не могла найти…
Через час они уже были в низине. Еще издалека Ева увидела черные покосившиеся домишки, колокольню, и сердце ее замерло. Найдет ли она там Михайловского, или придется идти еще дальше?..
Тут Макаровна неуловимым образом куда-то испарилась, и Ева осталась у деревни одна. Она пошла вдоль улочки, заглядывая во дворы. Нигде никого не было. Еве стало жутковато. Впрочем, было слышно, как где-то вдали кукарекает петух, мекает коза…
За одним из заборов молодая девушка с длинными светлыми волосами, убранными высоко в хвост, стирала в тазу белье, время от времени отгоняя от себя мыльными руками слепней.
Ева остановилась, намереваясь поговорить с девицей, но далее произошло что-то непонятное. Девица вдруг подняла глаза, увидела Еву, и глаза ее стали постепенно округляться. Она смотрела на Еву с таким мистическим, животным страхом, что Еве стало не по себе.
Так они стояли некоторое время, глядя друг на друга.
«Ненормальная она, что ли? – с досадой подумала Ева. – Таращится на меня так, как будто привидение увидела… Или одичали они тут все, в этой глуши, отвыкли уже от других людей?..»
– Добрый день! – наконец громко произнесла Ева. – Э, м-м… Любезная, не подскажете ли мне…
– Нет! – быстро воскликнула девица и принялась лихорадочно отжимать мыльное белье. – Я ничего не знаю!
– Чего вы не знаете?
– Ничего!
«Явно что-то знает! – с подозрением подумала Ева. – И почему она меня так испугалась, интересно?»
– Послушайте, я жена писателя Михайловского! – с раздражением, по-прежнему громко произнесла она. – Он ведь тут был, да? В июне! Может быть, вы его видели, знаете что о нем? Я ищу его…
– Зачем вы его ищете? – с неприязнью спросила девица и принялась развешивать белье на веревках, так и не отполоскав его. – Зачем он вам нужен?
– Затем, что я его жена! – не выдержала, рассвирепела Ева. – В конце концов, можете вы со мной поговорить или нет?
Девица насупилась и выдохнула мстительно:
– Нет! – потом выплеснула из тазика воду под кусты и скрылась в доме.
Некоторое время Ева стояла у забора, ожидая, что странная девушка, может быть, вернется и все-таки поговорит с ней, но безрезультатно. Тогда Ева поплелась дальше по деревенской улочке и вдруг увидела в одном из дворов свою сегодняшнюю попутчицу.
– Макаровна! – закричала она почти с радостью. – Послушайте, я смогу у вас остановиться, ненадолго?
– Ась?.. – заморгала старуха. – Это ты опять, из Москвы которая?
– Я! Макаровна, миленькая, пустите меня к себе! – взмолилась Ева. – Я ужасно устала, я хочу есть, я… – тут она не выдержала и заревела.
– Да заходь ты, конечно! – махнула сухой ручкой старуха. – От меня не убудет… Это Василиса, сноха моя, сроду добра никому не делала, а я что – я всякому помогу!
– Вы ангел… – всхлипнула Ева, заходя во двор. – Спасибо, Макаровна!
– Заходь, заходь! Сейчас чайку сообразим, перекусим маленько…
Старуха оказалась гостеприимной хозяйкой – стала угощать соленьями-вареньями и продолжила свой рассказ о злодейке-снохе.
– …так вот, она, аспидка, что на Пасху-то удумала…
Ева слушала ее, пила чай и потихоньку стала клевать носом – неожиданно на нее навалилась невыносимая усталость. Надо было идти искать Даниила – может, он был где-то здесь, совсем рядом, но веки налились свинцом, голова упала на руки, и… она заснула.
Только на следующий день, утром, Ева вышла из дома Макаровны, кое-как приведя себя в порядок в темных сенях перед осколком мутного зеркала. Впрочем, она уже давно выглядела не самым лучшим образом, лишенная всего того, к чему привыкла каждая столичная жительница. Но она продолжала верить в то, что в любой момент может встретить Даниила, что он на самом деле никуда не пропадал, а слухи о его гибели – лишь чьи-то нелепые выдумки.
Невыносимо жарко пекло солнце, в сухой траве возле дороги оглушительно трещали кузнечики…
За полуразрушенной оградой стояла почерневшая, закоптелая церковь. Федор из Шарыгина говорил о том, что Даниил интересовался церковью в Синичке.
Ева зашла во двор и увидела старика в черной рясе, с перебинтованной головой, который таскал какие-то обугленные доски. «Пожар здесь был, что ли?» – огляделась Ева.
– Здравствуйте! – громко сказала она.
Старик обернулся, бросил доску на землю. На нем были смешные очки в круглой оправе, замотанные изолентой.