Роман века
Шрифт:
– А вы случайно не антифеминист?
– Не думаю. Хотя временами задумываюсь, не стать ли им. Женщины бывают просто ужасными.
– Мужчины тоже, - убежденно ответила я и остановилась.
– Я не хочу навязываться, но не могли бы мы присесть? Разговор в вертикальном положении доставляет мне мучения, а встать отсюда мы можем в любой момент.
Я вспомнила, что не должна была проявлять никакой инициативы.
– Может вы спешите?
– как можно скорее добавила я.
– Наоборот, я с удовольствием здесь отдохну...
Он
– Кажется вы хотели вернуться к теме, - потребовала я.
– На каком основании вы интересуетесь мальчиком деморализованным плохой девочкой? Милиция, комиссия по делам несовершеннолетних?
– Ни то ни другое, а скорее и то и другое. Я случайно знаю парня. Девушку ему подставили специально, чтобы столкнуть с пути истинного. Наши преступные элементы иногда работают масштабно и используют самые изощренные методы.
– И зачем вам это? Вы этим занимаетесь?
– Частично. Я этим интересуюсь. Я не люблю организованной преступности, действия которой отражаются на всем обществе. Если могу, противодействую.
– Невероятно!
– вырвалось у меня.
– Мафия, преступления, тайны... Это же мне и нужно!
– Зачем?
Я прикусила язык. Роль Басеньки начинала меня тяготить, как ядро, привязанное к ноге. На кой черт я вообще согласилась разговаривать с паном Паляновским?!.. Ах, да, без пана Паляновского я не попала бы на эти прогулки...
– Такой у меня характер, - уныло сообщила я.
– Я питаюсь сенсациями и без них ощущаю голод. Как солитер.
– Солитер предпочитает мясо. Мне кажется, что в настоящее время вам грех жаловаться на отсутствие загадок и тайн.
– Откуда вы знаете?
– Вы мне сами сказали...
– Вы говорите мне вещи от которых волосы становятся дыбом. Кажется мне, что-то, что вы делаете... вы делали и в прошлом... это то, что всегда меня притягивало. Не могла бы я как-нибудь в это впутаться?
– Нет, - спокойно ответил он, даже не пытаясь воспротивиться моим инсинуациям.
– Вы не можете. Для этого надо иметь соответствующую подготовку и черты характера, которых вам недостает. Например, терпение...
Я никак не могла его понять. Если он был кем-то из тех, о ком вслух не говорят, он должен был категорически отказаться, тогда бы я точно знала, кто он. Но он вовсе не отпирался, из-за чего я терялась еще больше. Он демонстрировал искреннее радушие, из которого ничего не следовало.
На различии наших характеров сказалась разница пола. А из разницы пола естественным образом следовал брак. О браке, как таковом, у меня всегда было собственное не слишком лестное мнение. Из его ответов начало проясняться нечто, что меня удивило и что я решила выяснить не взирая
– Не знаю, будет ли это тактично, но нет ли у вас жены?
– Нет. Но была. А вы? Я имею в виду мужа.
Меня застопорило. Что я могла сказать? Врать плохо, сказать правду еще хуже. Надо было решиться, кто я, Басенька или я...
– Нет у меня никакого мужа, - решительно произнесла я, чувствуя, что признаться в существовании пана Романа Мачеяка выше моих сил.
– Был, но теперь нет. Он со мной не выдержал. А что касается вашей жены, я удивлена, что ее нет, потому что она должна быть, и я даже знаю, как она должна выглядеть.
Я справедливо предположила, что его жена заставит забыть про моего мужа. Он не скрывал интереса, довольная произведенным эффектом, я описала ему его выдуманную половину. Мое описание его позабавило, но не пришлось по вкусу.
– Вот уж не знаю, понравилась бы мне она, - решил он.
– Внешность еще так сяк, но характер...
– Поэтому я и решила, что ваш союз не очень счастливый. Кроме жены у вас еще должен быть кабинет с довоенным письменным столом, - продолжала я без остановки, пытаясь подавить в зародыше всякие мысли о моем муже.
– В трехкомнатной квартире...
– Я живу в однокомнатной, - остановил он меня.
– Письменного стола у меня вообще нет, пишу я на маленьком столике. Ради бога, откуда вы все это взяли?
– Вы так выглядите. От нечего делать я присматривалась к вам в скверике и добавила вам антуража. Вы выглядите как цвет цивилизации.
– Как что?
– Как цвет цивилизации. Который не приспособлен к жизни в лесу, потому что там все колется, здесь ему мокро, там грязно, а там за воротник капает. Который садится на муравейник.
У него начался такой приступ смеха, что я удивилась. Мне совсем не хотелось его так веселить.
– А вы знаете, это лучший комплимент из всех, что я слышал, - сказал он не переставая смеяться.
– Вы понятия не имеете, как я боялся и сколько усилий потратил на то, чтобы быть похожим на цивилизованного человека, а не на лесного отшельника. Я очень долго жил именно в лесу. Лес был моей естественной средой, я до сих пор чувствую себя там намного лучше, чем в городе. Этого действительно не заметно?
– У вас что, зеркала нет?
– ехидно спросила я.
– Нет, - признался он, продолжая смеяться.
– Есть маленькое, для бритья. В нем видно отрастающую бороду, которая не производит очень цивилизованного впечатления. А вы любите лес?
– Естественно. И даже неплохо себя там чувствую, не мерзну и не страдаю от насморка...
Я с чистой совестью могла поклясться, что не удерживала его на этой скамейке силой. В любой момент он мог встать и пойти домой. По неизвестным причинам он не вставал и не шел. Странно...