Роман
Шрифт:
– Горько! Горько!
С каждым криком к ним присоединялись всё новые и новые голоса, и вскоре вся масса собравшихся людей кричала в такт это короткое ёмкое слово, без которого не обходится ни одна русская свадьба.
– Горько-о-о-о! Горько-о-о-о! Горько-о-о-о! – кричали гости на террасе, глядя на молодых, продолжавших стоять, взявшись за руки.
– Гор-р-рька-а-а!! Гор-р-рька-а-а!! Гор-р-рька-а-а!! – кричали крестьяне на лугу, привстав со своих мест.
Почувствовав, что все смотрят
“Они хотят, чтобы мы поцеловались. Неужели они все хотят, чтобы мы поцеловались?!”
Он посмотрел на Татьяну.
“Что же делать? – спрашивали её глаза. – Неужели надо непременно целоваться?”
Щёки её заалели, она опустила ресницы.
– Горька-а-а!! Гор-рька-а-а!! Го-о-о-орька-а-а-а! – гремело вокруг.
Роман сжал руку Татьяны. Подняв ресницы, она посмотрела ему в глаза. Взгляд её был робким и умоляющим.
“Неужели целоваться? – говорили её зелёные глаза. – Это так страшно, когда все смотрят!”
“Они хотят, чтобы мы поцеловались!” – ответили глаза Романа.
“Сейчас? Нет! Это так страшно!”
Но Роман уже стал приближать к ней своё лицо.
“Ах, нет, нет!” – умоляли её глаза.
Он коснулся губами её губ. Они были прохладными.
Он почувствовал, как вздрогнула она, всем существом своим доверчиво отдаваясь ему Он же не целовал её, а лишь прижался своими губами к её губам и стоял так под ещё усилившимся криком гостей, словно защищая её от этого крика. Прошло долгое мгновение, показавшееся Роману вечностью, и он так же медленно отстранился от лица любимой.
Теперь это лицо было совсем другим: в чертах его не было и тени испуга и робости, и оно всё светилось, как в церкви, светом благости. “Господи, что за чудо она!” – восхитился в душе Роман, не выпуская её руки.
Крики стали стихать.
– Я люблю тебя! – прошептал Роман, чувствуя в сердце знакомую волну любви и умиления.
– Я жива тобой! – прошептала она.
Слёзы выступили на глазах Романа.
“Господи, так совсем невозможно! – с беспокойством подумал он. – Здесь все смотрят, а я всё время реву, как мальчишка!”
Кругом все оживлённо переговаривались, скрипели стулья, звенели приборы.
“Надо чем-то отвлечься, – думал Роман, садясь и пряча свои глаза. – Совсем потерял контроль над собой. Это не по-мужски…”
– Эх, друзья мои! – заговорил Антон Петрович. – Ежели вы не воздадите должное сиим прелестям чревоугодия, я сочту себя смертельно оскорблённым!
Но гости и не собирались наносить дядюшке оскорбления, разговоры смолкли, все с аппетитом ели.
“Надо поесть, – подумал Роман. – Это поможет успокоиться”.
Сморгнув слёзы, он обвёл взглядом тесно уставленный стол.
Каких только закусок не было здесь!
Копчёная и заливная осетрина, чёрная икра, нежнейшая ветчина, сёмга, буженина, поросёнок с хреном, солёные грибы разных сортов, салаты, винегреты, горячие мясные и рыбные закуски и, конечно же, неизменные “староверские” мочёные яблоки.
Роман потянулся к своим любимым раковым шейкам в томатном соусе, но вдруг заметил, что Татьяна совсем не ест, а лишь смотрит на него, тихо улыбаясь.
– Любовь моя, тебе надо подкрепить свои силы, – обратился он к ней. – Ты не спала ночь и столько пережила сегодня. Съешь что-нибудь.
Улыбаясь, она покачала головой.
– Отчего же ты отказываешься? Смотри, какое изобилие, и это всё для нас с тобой.
Но она снова покачала головой, не смея ни к чему прикоснуться.
– Антоша, Пётр Игнатьевич! – обратилась к ним тётушка. – Поухаживайте за молодыми, мне кажется, они несколько растерялись.
– Растеряешься поневоле от такого крика! – усмехнулась Красновская.
– Нет, друзья, обычай – великая вещь! – заговорил Антон Петрович. – А коль мы празднуем с народом, так надобно всё делать по-народному!
– Ты, Антоша, совсем уж по-мужицки заговорил! – вставила тётушка, и все засмеялись.
– А я не стыжусь, душа моя!
– Иной мужик профессора за пояс заткнёт! – поддержал Красновский, хлопоча вокруг тарелки Татьяны.
– Не вас ли, Пётр Игнатьич, за пояс затыкать будут? – спросила тётушка, и новый приступ смеха овладел всеми.
– Дорогая Лидия Константиновна, меня с моей комплекцией трудненько заткнуть за пояс! – парировал под общий смех Красновский.
– Ну это уж от мужика будет зависеть, а не от вас! – ответила тётушка.
– Особенно если Надежда Георгиевна поделится опытом с этим мужиком, – осторожно вставил Рукавитинов, – опытом по затыканию за пояс профессоров.
Всеобщий хохот сотряс террасу.
– А-ха-ха-ха! – хохотал Антон Петрович. – Эка! Вот вам и gaudeamus igitur! А-ха-ха!
– Ничего, Николай Иванович, ещё сочтёмся! – пообещал Красновский.
За это время он успел нагрузить тарелки молодых различными закусками.
– Друзья мои, вам необходимо подкрепиться, – обратился он к ним. – Подумайте о своём бесценном здоровье и поймите, что не духом единым сыт человек. Татьяна Александровна, особенно это вас касается!
Он поцеловал её руку:
– Давайте, дорогие мои, не впадать в крайности. Вы же не индусские йоги, в конце концов!
– Танечка, вы непременно должны попробовать моего поэтического салата! – оживлённо говорила тётушка.
– Раковых шеек, Рома! – качал головой, жуя, Антон Петрович. – Это вершина кухмистерского мастерства!