Романтик. Детектор лжи
Шрифт:
Нарочно сказал – к черту сентиментальность: теперь я купец, а вот и товар.
– … одних заставляет стремиться ввысь, других загоняет в самый ад. Впрочем, я не из их числа.
Последняя фраза вырвалась непроизвольно – не хотел позерства.
– Я сторонник рационализировать все и вся – в том числе чувства. У мужчины бывают три возраста, и в каждом свое отношение к женщинам. Первый – когда хочется романтической любви. Второй – когда хочется детей и семьи. Третий – когда хочется просто здоровья, и женщина не последний в нем аргумент. Это к тому, чтобы никаких иллюзий, ибо я уже в третьем возрасте.
– А знаешь, чего я тебе скажу…, – голос ее был сух и язвителен. – Впрочем, это народная мудрость – мужчину делает жена. Мужчина подобен единице, женщина нулю. Когда живут каждый сам по себе, ему грош цена, ей же и вовсе никакая, но стоит им вступить в брак, возникает новое число. Сообразишь какое? Только не подумай чего – это я так, в порядке твоего просвещения.
Ну, понятно – кому что, а шелудивому баня.
– Прости, может, о чем другом поговорим?
Впрочем, я скоро понял – ни в какой ЗАГС Булкина не собирается меня тащить: просто нащупала болячку и терзает. Ей, видимо, доставляло удовольствие других (или только меня?) раздражать. Такая маленькая стерва! Тут же снова прицепилась.
– Ты взялся романы писать, а кем себя мнишь – гением или талантом?
Как ответить? Сказал, что думал:
– Весь смысл жизни земной состоит в том, чтобы гения в себе открыть, и неважно на каком поприще. В каждом человеке он зарыт, только не каждому удается его раскопать – тычутся все, как слепые котята, и всегда почти мимо цели. Если же свершится такое чудо, то человек сразу понимает – вот оно, ради чего он в мир пришел, ради чего стоит жить, и живет дальше самозабвенно и плодотворно. Вот это и есть настоящий гений. А талантлив тот, кто понимает, где и что надо искать – хотя не факт, что найдет.
– Ты нашел? – полувздох-полустон.
Зацепило? Или новую шпильку точит? Ну, конечно – тело продала, умом отыграться хочет, которому она знает цену, и цена эта много выше тела. Такой она мне нравилась гораздо меньше. Можно сказать, совсем не нравилась. Не люблю умных женщин. Точнее, умничающих – умницы-то далеко свой разум прячут, чтобы мужик, который рядом, не дай Бог, не догадался, что его IQ ниже колена его дамы.
– Нет, но узнал, где искать.
– И где же?
– В раздумьях. Недавно понял, что в России одной бедою стало больше.
– Это ты про дураков с дорогами? И какая третья?
– Порядочность мы не ценим. Извели большевики дворянство, и охамела Русь – ни «самая читающая», ни «самая грамотная» не помогают.
Вера не согласилась:
– Когда нечем платить за квартиру, детей выучить не на что или накормить, последнее, о чем думается – так это «как слово наше отзовется».
– «И нам сочувствие дается,
Как нам дается благодать…»?
– Мне твое сочувствие на хлеб прикажешь мазать?
Нашел в ком порядочность искать – барышня только что сдала мне в аренду свое коротконогое туловище за каких-то жалких семнадцать баксов. Впрочем, это было мое предложение – мог бы и не платить. Так кого же хрена…! Нет, женщины должны быть вне политики с моралью – пусть с ними Всевышний разбирается: сам скомбинировал уродство души и красоту тела в одно целое. Впрочем, о той красоте, которая рядом, говорить можно лишь с большим натягом.
Общим следствием этих бесед стало то, что мы потянулись с Верой друг к другу. Присутствовали, конечно, и товароденежные отношения: пятихатка – секос, но и поспорить о вечных истинах тоже хотелось. Булкина от природы лихо соображала и за словом в карман не обращалась, разбивая общепринятые устои нравственности и морали. Притом, в спорах у неё были аргументы, а у меня большей частью сантименты.
– Ты крещеная? – как-то спросил, поев пельменей и перепихнувшись.
– Материнским ремнем.
– Как это? Почему?
– Такая мать. Ты вот романтиком в детстве рос при обоих родителях, а меня моя пьяница так поднимала – чуть что, за ремень, чуть что, за палку…. Да что подвернется! Как собаку…. Целомудрие мое одному козлу за пол банки….
Это уж слишком!
– Кончай заливать, – призвал собеседницу к порядку.
– Видел бы, как я с ним дралась…. Ты не смотри, что я маленькая – я сильная. Всех мальчишек в классе лупила.
– Их-то за что?
– Чтоб не дразнились.
– И как они тебя? Дюймовочка?
– Если бы! Секельдявка.
– Это откуда?
– Маман наградила. Для неё Веры не существовало – все Секельдявка, да Секельдявка шалавая.
– Ну, а от насильника-то отбилась? – спросил с надеждой.
– У меня от него дочь родилась.
– Я думал, побои….
Доля женская – грустно вздохнул. А у Веры Булкиной через такую жизнь несомненно должно сложиться скептическое мироприятие. И это ещё сказано мягко.
– Вот как сталь-то закалялась. А плакать не пробовала вместо того, чтобы сдачи дать?
– Ну, ты научишь!
– Не я, Карл Маркс – бородатый считал, что главная сила женщин в их слабости.
– Ага, сейчас – ты будешь издеваться надо мной, а я буду плакать? Попробуй только – ка-ак дам…! – она сунула мне под нос крутой кулачишко, не из тех, что мозги вышибают, но в задумчивость запросто приведут.
– А я, бестолковый, раньше думал – все женщины плаксы истеричные.
– Только не я, – и Вера доходчиво разъяснила мои заблуждения по части женской психики. – Да и остальные нипочем в обморок не упадут и истерики не устроят, если рядом мужиков нет. Женские обмороки, истерика и плаксивость – это все ваши выдумки. Вам хочется нас слабыми да беспомощными представлять, вот бабы под вас и подстраиваются. Видел когда-нибудь, как они дерутся?
– Видел – жуткое зрелище.
Да, моя скромная (ну, хорошо – пусть нескромная) особа много чего в жизни повидала, и, как говорится, к сему комментарии излишни. А на Секельдявку осерчал – это неслыханно: ишь, моду взяла, кулаками грозить, забыв субординацию. Я как-никак для нее купец, она для меня…. Вобщем, понятно.
Вера, между тем, продолжала:
– Сейчас так много развелось слабых мужиков – по всем приметам ваш пол вырождается. И женщины поневоле не в свои сани впрягаются – семью тянут, мужа-пьяницу. Хочешь-не-хочешь, надо быть сильной. Поэтому женщины не особо-то ныне замуж стремятся, а вот мужики так и норовят к кому-нибудь да присосаться. Лишь ты исключение. Или бравируешь?