Романтик. Маришка
Шрифт:
Чтобы вас не утомлять недомолвками и загадками, расскажу заранее, кем и для чего была задумана эта вечеринка. А уж потом – как она прошла и чем завершилась.
Так вот…
Женщину, которой за тридцать, зовут Софья. По профессии она – учитель. До недавнего времени у неё в Казахстане была работа, дом, муж и двое детей – мальчик и девочка, близнецы. Потом в стране степей начались волнения и гонения на русских. Потеряв работу, мужа и дом, Софья с детьми бежала в Россию. Устроилась преподавателем в Увельскую школу, сняла комнату у соседей
Когда мама приезжала к детям по выходным, тетка её упрекала:
– Перебирайся ко мне. Здесь хоть работы нет, но можно жить огородом. А ещё лучше – подыщем тебе деревенского бобыля.
Софья не соглашалась – ни на огород, ни на бобыля. Тогда Аграфена Петровна подходит к проблеме с другого края. Оставив детей у соседки, она приезжает к племяннице в эту субботу и ловит её возле школы. Требует пригласить себя в гости – обсудить одну важную проблему. Скромница Сонечка стесняется своих хозяев и приглашает гостью к подруге Марине.
У Аграфены Петровны в сумке отыскалась бутылочка водки и закусок на целый стол. Женщины выпили, разговорились.
– А что, Марина, есть у тебя среди знакомых мужики неженатые?
Софья краснеет, а хозяйка меня припоминает:
– Есть тут один сосед. Давно холостой. Жил с матерью. Теперь она умерла, и он в доме один остался. Работает таксистом на своей машине. Не пьет (это я-то? ого!), не курит. Правда, ему за пятьдесят. Но дети взрослые – выучились, определились…
– Ну и пусть, что в годах! – за Софью говорит её тетка. – Главное, чтобы человек был хороший.
Марина решительно встает:
– Так пойдемте к нему, познакомлю…
И вот я у её дома. Собаки нет, калитка открыта. Прохожу чистый дворик, уютную веранду, коридор…
– Проходи сюда, – зовет хозяйка из глубины дома. – Мы на кухне.
Все стены в обоях сверкающих, на них зеркала и картины, все дверные проёмы арочные, ковры на полу… ну, блин хоромы! Загляденье!
Захожу на кухню. За массивным столом на массивных скамьях сидят три дамы. Перед ними закуски холодные. Боже мой! Чего только нет – рулетики из ветчины с сыром, бутерброды с икрой, мясная и сырная нарезка, селедка под шубой, грибки в сметане, соленые огурцы и помидоры… Неужто Марина расстаралась? Только зачем ей это? Наверное, сваха проставляется.
– Вуаля! Вот и я, – ставлю две бутылки на стол.
Сажусь на скамью рядом с Софией – место, видимо, заранее приготовлено. Хозяйка тут же ставит передо мной пустую тарелочку, вилку, нож – все, как в лучших домах Парижа. Аграфена Петровна умелой рукой сворачивает бутылке пробку, разливает в рюмки водку.
Встала памятником с тарой в руке, помолчала немного и говорит:
– Ну, вот что, Софья и Анатолий, вы оба холосты да и молоды – вам ещё жить да жить. Давайте посидите здесь, поговорите да определитесь… За ваше счастье!
Хлопнула водку, и мы все выпили. А тетка не села, лишь закусила скибочкой копченой колбасы и направилась к выходу.
– А я пошла – устала с дороги и весь день на ногах. Хозяева-то меня пустят? – спросила племянницу.
– Да-да, – закивала головой София. – Я их предупредила.
После ухода говорливой тетки в уютной кухне воцарилась молчание. Невеста, вся пунцовая, уткнула взгляд в салатницу. Молчит и Марина и, как ни странно, сочувственно смотрит на меня. Мне надо что-то говорить. Что? – никак не пойму. Как круто однако сосватали!
Хотя, в принципе, не так уж все страшно. Мы будем встречаться с Софией. Заниматься сексом. По субботам будем ездить в деревню к детям. А потом они все переедут ко мне…
Блин! Куда переедут? Мой дом выставлен на продажу. Скоро, уже очень скоро я сам стану бездомным.
Дурацким получается разговор, когда все молчат. Издав усталый вздох, Марина, наконец, вспоминает, кто здесь хозяйка.
– Тамада ушла. Анатолий, у ну-ка, налей нам ещё.
Я смотрю на неё. Хоть Марина и старше Сони на десяток лет, но выглядит привлекательно. Пусть в домашнем уже, но прилично одетая. Белокурые волосы распущены и колышутся при движениях, лицо с тонкими чертами выглядит молодым и сияющим здоровьем, глаза сверкают, а по губам блуждает улыбка.
Я давно её знаю; правда, больше со слов матери – ей соседки на всех доносили. Был у неё муж – почему-то расстались. Двое детей с ней остались. Старшая дочь – ровесница моего сына: вместе играли в детстве на улице. Сын моложе. Но никого из них нет сейчас дома.
После мужа был у Марины сожитель – на все руки мастер. Вот он-то и сделал из её дома и усадьбы конфетку на загляденье. А потом она его выгнала.
Соседки считают Марину хищницей.
– Ей простого слесаря не надо – ей начальника подавай с министерской зарплатой.
Я за это её не осуждаю – имеет право. Если женщина красива, она имеет право на что-то лучшее в жизни.
От красавицы Марины мысли переходят к невзрачной Соне. Худа, угловата, с порывистыми движениями… Да и характер, наверное, нервный. Что-то в ней затаилось от громогласной ухватистой тетки – о це гром-баба!
Мы выпиваем уже втроем. И я снова разливаю. Софья по-прежнему молчит, а Марина вдруг становится хмельной.
– Ой, ёпте, щас напьюсь! Мы ведь одну уже раздавили на троих. Еще две, и что завтра будет – похмелин, обсерин или животоболин?
Вот это сюрприз! Слышал про хищнические устремления Марины, любовался её красотой, но никогда не думал, что она, выпимши, бывает такой вульгарной. Впрочем, и не пил никогда с ней. Но речь её становится неприятной. Лучше бы уж молчала, как Софья.
Впрочем, и Соня заговорила каким-то сиплым голосом.
– Наверное, один раз в жизни можно.
Чувствую себя собакой на сене: пью наравне с девками – они хмелеют, я нет. Наверное мысли о том, что я к Софье просватан, не дают мне расслабиться. Надо бы, надо успокоиться…