Романы
Шрифт:
Туча синяя послушается и с великою тихостью на землю опускается. И становится на нее и с конем своим барич Ива Олелькович и верный слуга и конюх его Лазарь-сказочник.
Несет она нас чрез море широкое, шумит и гудит, гонит ветры буйные во все стороны, опускается на восточный брег.
Платит ей Ива Олелькович калену стрелу златоперую; отпускает с честью на поднебесье и скачет лисьим скоком через поля раздольные, через леса непроходимые, через горы высокие, вслед за Кощеем, не крёстною силой, а я за ним хоботом.
Вот проскакали мы еще девять земель, девять царств, догоняя Кощея поганого, слышим плач и стон Мирианы Боиборзовны.
Видит Кощей беду неминучую, слышит погоню близкую, вот уж барич напряг лук разрывчатый, метит в Кощея каленою стрелой, а Кощей, окаянная сила! вдруг заслонил нам свет божий кромешною ночью, мрак-полунощник облек ширу неба: ни ясного месяца нет, ни звезды, а в глазах все мерещатся со всех сторон Кощеи, со всех сторон слышен плач и стон Мирианы Боиборзовны! Куда гнать погоню?
Летит по поднебесью ночная птица филин ушатый, хлопает очами, а очи как две печи топятся!
Взмолился к нему господин мой: «Ох ты гой еси, филин ушастый, косматая птица! просвети ты ясными очами кромешный мрак, покажи, куда лежит путь-дороженька за тридевять земель в тридесятое царство! Отдарю тебя, филин, богато: поставлю тебе между глаз словно солнце алмаз».
Захлопал филин очами, захлопал крылами, прокричал диким голосом, выпучил очи, как две головни, летит и светит вперед, как светец. Вот скачем мы вслед за ним девять дней, проскакали мы оленьим скоком девять земель, девять царств, догоняем Кощея бессмертного, слышим стон и плач Мирианы Боиборзовны.
Видит Кощей беду неминучую, слышит погоню быструю, близкую; проливает поперек пути реку огненную!
Едем мы, горюем мы вдоль берега реки огненной; ни переплыть, ни перелететь; сожжет, опалит, как лесной пожар!
Летит по чистому полю, по широкому раздолью вьюга-метелица. Взмолился Ива Олелькович: «Ох ты гой еси, вьюга-метелица, вихорь крученый! взвейся, закрутись, промети мне путь через реку огненную! Заплачу я тебе за службу богатым добром, золотым песком!»
Послушается вьюга-метелица моленья Боярского, крутится, мечется во все стороны и идет столбом поперек реки; раздается огонь в обе стороны, разметает вихрь дно реки, словно улицу.
Вот мы едем вслед за вьюгою за метелицей вихрем крученым, выезжаем на правый берег, отпускаем вихрь в поле чистое, сами скачем вслед за Кощеем, не крёстною силой.
Догоняем мы Кощея в царстве тридесятом, близ великого города с девятью заборами, с крепкими бойницами и стрельницами.
Видит Кощей погоню близкую, чует свою беду неминучую! залетает скоро в город свой. Вот мы за ним в ворота – ан весь город, словно жернов, заходил ходуном!
Ездим мы, горюем мы вокруг города; стены вертятся, стены кружатся в обе стороны; а высокий хрустальный терем среди города, как смерч, стоит; а из терема слышен стон и плач Мирианы Боиборзовны.
Тут-то, православные крестьяне, прилучилося нам горе великое! Ездим мы вокруг города, смотрим на него, горе мыкаем.
Вот подъехали мы к восточной стороне; увидели там гору великую, а в той горе пещеру глубокую, а близ пещеры той сидит старец. Сидит он, горько плачет, слезы проливает; текут слезы двумя потоками, клубятся слезы по седой бороде, льются на землю рекой кипучею, крутят волною песок; ворочают камни, несутся прямо к городу.
– Бог помочь, дедушка! О чем плачешь, слезы проливаешь? – возговорил Ива Олелькович к старому дедушке;
– Как не плакать-ста, как слез не лить, осударь бога-тырь честной, не ведаю ни имени ни отчества!.. Живу я здесь безвыходно вот уже три сорока; была радостью g помогай мне клюка с корвою надолбою; была та клюка лавровая Ливанская; сам ходил за ней, проходил тридцать лет; сам рубил ее, прорубил семь годов; а Кощей, злодей, уморил меня, взял мою клюку, подпору крепкую! Недостало ему речной воды, чтоб пустить в ход шестерню городскую и вскружить весь город жерновом; дай, говорит, старень, слез твоих; а не дашь, отниму я у тебя подпору крепкую. Не поверил ему; о чем, думал-ста, плакать мне, горючие слезы лить, когда под ясным небом все красно и радостно, а в сердце тепло и на старости. Не дал ему я слез ни в куплю ни в гостьбу. Распалился злодей; хвать клюку мою, да и след простыл!
Еще горючее залился слезами седой дедушка, заклубилися слезы к городу; заходил, застучал город жерновом.
Возрадовался Ива Олелькович речи старика, догадлив был.
– Ты не плачь, не рыдай, старичок, не точи горьких слез, подопрись ты моею дубовою палицей; к уденью добуду тебе я клюку, добуду и свою Мириану Боиборзовну.
– Ой? – сказал старик радостно и перестал слезы потоком лить.
Вот не стало реки, перестал город ходуном ходить, молоть жерновом.
Понеслись мы стрелой к городским воротам. А там. на стороже, лежит красный рак с каленою клешней, вытулил на нас очи, ждет добычи.
Не долго думал, снаряжался Ива Олелькович: напряг тугой лук, пустил по каленой стреле в дутые очи красного рака; рак захлопал хвостом, ухватился клешнями за стрелы; а мы на пролет в ворота и городом скачем. Нет ни души; а слышим, вокруг нас шумят, говорят и под нос смеются; толкают коней и толпятся, припустишь коня – с криком прочь бегут, диво, и только! Весь город серебряной выложен плитой; а домы из цельных самоцветных камней; а на холме высоком середь города стоят алмазные палаты, сквозят, как вода, а пусты; лишь слышны там стоны и плач Мирианы Боиборзовны.
Подъезжаем к крыльцу; привязываем коней к хрустальному столбу; а голос из красного оконца: «Не ходи, Ива Олелькович, не губи ты жизнь молодецкую, не буди ты Кощея бессмертного; проснется, разломает шестерней твои косточки, смелет жерновам в мелкий прах и развеет по полю!»
Не слушает Ива Олелькович слезных речей Мирианы Боиборзовны, ступает на ступени высокой лестницы; я за ним хоботом. Тьфу, сила нечистая! нога так и тонет и вязнет в алмазных ступенях!..
– К Боярину, к Боярину! честный иерей, сельский Тиун и весь крещеный люд! – вскричал вдруг, выбежавший из Боярских хором, пестун Тир.