Ромашка для Горыныча
Шрифт:
Но вот уже и вода вскипела, и сосиски сварились, а его всё нет. Решаю про себя, что сегодня он нашел объект для страсти, не доходя до кухни, и мысленно выдыхаю.
С одной стороны, очень хочу его увидеть, а с другой — меня буквально трясёт, едва представлю его с какой-нибудь девчонкой.
И мантра: "Мне всё равно, он мне не нужен, никто не нужен!" — не помогает.
Перекладываю сосиски в тарелку и уже мою кастрюльку, когда в уши врывается разговор входящих на кухню студенток.
— …На следующей
— Опять его туда отправили? — спрашивает другая.
— Как лучшего представителя нашего ВУЗа, — со смешком тянет первая. — Привезёт очередную медальку для ректора.
— Эх, — мечтательно вздыхает вторая, — я бы тоже смоталась в Питер, погуляла бы по набережной, на катере покаталась… Может, мне бы тоже какую медальку вручили — за особые заслуги… перед ректором!
Девчонки смеются, а я на мгновенье замираю и хочу обернуться, чтобы спросить, о ком они говорят, но тут же одёргиваю себя. Стоп, Соната, это глупо! Кто ещё возит медальки для ректора? Конечно же, речь идёт о мажоре. И он сегодня не придёт, потому что либо готовится к соревнованиям, либо уже уехал.
Нет, всё-таки не чувствую облегчения от того, что не увижу его. В сердце тоненько ноет тоска. И как его унять, если оно, глупое, совершенно не воспринимает голос разума?..
Забираю посуду, не слушаю дальнейшую болтовню и ухожу с кухни.
После ужина сразу же ложусь спать. Думала, что буду долго ворочаться, вспоминать, уговаривать себя, спорить с чувствами, но засыпаю, едва голова касается подушки.
Воскресенье проходит тихо и спокойно. Уже не таясь, иду на кухню, готовлю себе завтрак.
Девчонки обещали приехать ближе к вечеру, поэтому с обедом не заморачиваюсь вовсе. Но хочу порадовать подружек ужином, поэтому часа в три собираюсь и иду в магазин.
Беру пачку макарон, сосиски и батон. Ах да, я же весь крекер вчера схрумкала! Выбираю на полке пачку печенья, кладу в корзинку и вдруг чувствую знакомый зуд. Да что же это такое! Почему меня в последнее время неприятности просто преследуют?
Быстро иду на выход и становлюсь в очередь на кассу. Вроде, опасность ни от кого не исходит, но зуд не прекращается. И в этот момент меня кто-то дёргает за рукав куртки.
— Доченька!
Оборачиваюсь на сиплый скрипучий голос и в шоке замираю.
Шибанов Андрей Валерьевич, мой недавно обретённый папаша. Человек, о котором я постаралась забыть, как только покинула стены больницы. Что он здесь делает? Неужели живёт где-то недалеко, или?..
Мысли крутятся в голове, к горлу поднимается паника.
— Доченька, а я тебя искал, — отвечает на мой мысленный вопрос новоиспечённый папаша.
— Зачем? — спрашиваю первое, что приходит в голову.
— Ну как же?.. — смеётся беззубым ртом мужик.
Не могу назвать
— …Мы же с тобой вдвоём на белом свете остались, должны вместе держаться, — продолжает папаша. — Я, пока в больнице лежал, всё о тебе думал. Решил, как выпишут, обязательно тебя проведаю.
Он наклоняется ближе, и я невольно отшатываюсь, когда меня обдаёт смрадным запахом давно немытого тела.
— Девушка, Вы отовариваться будете? — раздаётся резкий голос.
Поворачиваюсь и растерянно смотрю на продавщицу.
— Д-д-да, — трясущимися руками выкладываю из корзинки свои нехитрые покупки.
Пока она сканирует продукты, мысленно собираюсь с силами и унимаю панику. Нужно срочно бежать! Упаси Боже от такого родственника.
Опасливо кошусь в сторону папаши, а он счастливо щерится своим беззубым ртом и рассматривает меня с видимым удовольствием.
Продавщица перехватывает его взгляд и показательно громко спрашивает:
— Девушка, этот товарищ, — она с неприязнью выделяет это слово, — к Вам пристаёт?
Открываю рот, чтобы ответить, но Шибанов меня опережает.
— Вообще-то, я её отец, — говорит громко, с гордостью.
Я на мгновенье закрываю глаза и чувствую, как лицо покрывается красными пятнами. Стыдно до ужаса!
Продавщица кидает на меня сочувствующий взгляд.
Спешно рассчитываюсь за покупки и практически бегом отправляюсь на выход.
Горе-папаша следует за мной.
— Дочка, подожди! Ну, куда ты так побежала? Я же за тобой не угонюсь!
Резко останавливаюсь и оборачиваюсь.
— Послушайте, — говорю, — может я Вам там и дочка где-то когда-то была, но Вы от меня… от нас с мамой отказались, поэтому давайте не будем продолжать этот бред! Не может у нас с Вами быть никакой семьи и родственных отношений. Вы мне никто, и я Вам — тоже!
Лицо папаши меняется, взгляд становится иным, злобным. Он хватает меня за рукав скрюченными грязными пальцами и тянет на себя, выдыхая в лицо смрадный запах изо рта.
— Может, я тебя и не воспитывал, — цедит сквозь гнилые зубы и сверлит меня ненавидящим взглядом, — но я тебя твоей мамаше заделал. Поэтому, доченька, пришла пора платить по счетам.
Стою в полнейшем шоке, даже отшатнуться не могу. Это он мне сейчас за зачатие счёт выставляет?!
— Что Вам надо? — шиплю и дёргаю рукой, пытаясь отцепить от себя вонючие прокуренные пальцы.
Он довольно склабится.
— Да не очень-то и много. Денежек мне подкинь, и я от тебя отстану.
Удивлённо вскидываю брови. Такая злоба разбирает. Ему было плевать на меня все эти годы, а теперь, когда выросла, я же ему ещё и денег должна?!
— А больше Вам ничего не подкинуть? — едва сдерживаясь, спрашиваю я.