Ромео
Шрифт:
Перри покраснел.
— Я никогда не волочился за Мелани. Все было не так. Но вы все равно не поймете. Вы даже не можете представить, что она значила для меня.
— А Сара тоже что-то значит для вас? — бесстрастно спросил Аллегро.
— Сара? — Перри покосился на детектива. — Вы что-то не то говорите. Между мной и сестрой Мелани ничего нет.
Вагнер в упор посмотрел на него.
— Тогда почему вы ее преследовали?
— Вы имеете в виду, вчера? В Чайнатауне? Это была случайная
— Вы и в «Валенсии» часто бываете? — спросил Аллегро.
— В «Валенсии»? Не знаю, о чем вы говорите.
Вмешался Вагнер.
— Где вы были вчера вечером? После семи.
— Дома. Здесь. Я просидел дома весь вечер.
Аллегро слегка улыбнулся.
— Не думаю.
— Постойте. Постойте, я ненадолго отлучался. Во сколько, вы говорите? Около семи? Да, именно в это время я и выходил. Так, перекусить. Сам я неважно готовлю.
— Куда вы ходили?
— Куда? Да в одну забегаловку, тут недалеко.
— Где именно?
Перри заюлил.
— Ну, не так чтобы недалеко. Я даже не знаю, как называется это заведение. И не помню, что ел. Я просто брел по улице, проголодался…
— Итак, сначала вы гуляли. Потом ели. А что дальше, Робби? — спросил Вагнер. — Может, зашли к Саре?
— Нет. Я даже не знаю, где она живет. Я вернулся домой. Примерно в половине девятого, может, в девять. Послушайте, в Чайнатауне она сама меня преследовала. Она хотела поговорить со мной.
— Она говорит, что вы хотели с ней поговорить.
— О’кей, значит, желание было взаимным. Я думал, что, будучи сестрой Мелани, она сможет понять меня. Но… она поняла не больше вашего. Никто не понимает. Никто… — Интонации его все больше напоминали жалобный скулеж.
Вагнер подался вперед.
— И даже Мелани? Может, именно это обстоятельство спровоцировало отчаянный поступок с твоей стороны, Робби? То, что даже твой психиатр не смог тебя понять? Или, наоборот, беда в том, что Мелани поняла слишком многое?
Перри насторожился.
— Думаете, я не догадываюсь, к чему вы клоните? Но этот номер у вас не пройдет.
— Что не пройдет, Робби? — подзадорил его Вагнер.
— Прекратите называть меня Робби, вы, кретин! Вам не удастся опошлить прекрасное чувство. То, что нас с Мелани связывало, было светлым и чистым. Она помогла мне почувствовать себя человеком. Я словно заново родился. Будь моя воля, я следил бы за тем, чтобы волосок не упал с ее прелестной головки. — Перри в упор смотрел на Вагнера, но взгляд его голубых глаз был отстраненным.
— Синди говорила, что вы не особый почитатель музыки, — как бы между прочим заметил Аллегро, кивнув на стопку компакт-дисков. — Она была уверена, что вы даже не слышали, кто такой Гершвин.
Вагнер
— Боже праведный…
Это была запись «Голубой рапсодии» Гершвина.
Перри встрепенулся.
— Мелани однажды ставила эту запись. Спросила, нравится ли мне. Наверное, я хотел произвести на нее впечатление и потому сказал, что это одна из моих любимых мелодий.
— А на самом деле? — Вагнер взглядом пригвоздил подозреваемого к дивану.
— Нет. Нет, я же вам сказал. Я до этого не слышал ее.
— Где же это было? В ее кабинете или наверху, в квартире?
Было заметно, как у Перри дернулся кадык.
— Наверху.
— До или после?
Перри испуганно взглянул на Вагнера.
— До или после чего?
— Вы нам скажете.
— Это было ни до, ни после. Просто однажды днем после приема она пригласила меня наверх и дала прослушать эту запись. Вот и все. О, теперь я понимаю, что это связано с Ромео. Что он… он ставил эту запись для… них. Но тогда я этого не знал. В газетах об этом не писали.
— Мне казалось, что ваши приемные часы были по утрам. По пятницам, если не ошибаюсь, — сказал Аллегро.
Перри бросил на него свирепый взгляд.
— Мелани ввела утренние приемы всего пару месяцев назад. И предложила мне приходить по утрам. Мне понравилась эта идея. Я обрадовался потому, что буду видеть ее первым.
Аллегро снисходительно улыбнулся и принялся рассматривать глянцевую обложку компакт-диска.
— И что, Мелани подарила вам его в качестве знака внимания?
Перри замотал головой.
— Нет, я сам его купил. После… после…
— После чего? — резко перебил его Вагнер.
— После того как… как он… убил ее, — еле слышным шепотом прозвучал ответ Перри. — Я не знаю. Писали, что, судя по всему, эту мелодию она слушала в последние минуты своей жизни. Я подумал, что так я буду… ближе к ней.
— Только к Мелани? Или к ним ко всем, Робби? — не унимался Вагнер.
Перри смертельно побледнел. Детективы успели это заметить, прежде чем он обрушился на них с гневным криком.
— Я даже ни разу не ставил этот компакт-диск! Я не мог. Это было свыше моих сил! — кричал он. — Посмотрите, на нем даже упаковка до сих пор цела.
Вагнер сверлил Перри взглядом.
— А что с сердцем Мелани, Робби? Ты держишь его в морозильнике? До тех пор пока не появится возможность заменить его на новое, свежее? Отвечай, ты, говнюк!
Перри вскочил с дивана, замахал руками.
— Хотите обыскать квартиру, заглянуть в морозильник? Так пожалуйста. К черту адвоката, который требует ордер на обыск! Давайте, ищите, подонки!