Россия и мусульманский мир № 10 / 2014

Коллектив авторов

Наконец, также вероятно, что респонденты избегают положительно отвечать на прямо поставленный вопрос в силу ряда причин психологического характера, а фактическая ситуация в махалля отличается от результатов, полученных на данном этапе обработки материалов. Так или иначе, возможности инструментария исследования позволяют продолжить работу в указанном направлении.

«Социокультурный потенциал межконфессионального диалога: Материалы Международной научной конференции (Казань 23–24 мая 2013 г.)», Казань, 2013 г., с. 363–367.

Политизированная

этничность: «Черкесский вопрос» – еще один очаг напряженности на Северном Кавказе?

А. Боров, кандидат исторических наук (КБГУ, г. Нальчик)

Выдвижение на первый план кризисных и конфликтных элементов ситуации на Северном Кавказе стало устойчивой чертой общественно-научного дискурса последних двух десятилетий. Сложившиеся в нем «образы» региона в значительной степени предопределяют углы зрения, под которыми исследователи рассматривают картину прошлого данной территории и современное ее положение. Наиболее общая характеристика позиции Северного Кавказа в общественном дискурсе России – явное несоответствие его периферийного места на политико-экономической карте страны уровню озабоченности, проявляемого к этой территории российским социумом (см.: [Боров, Муратова, 2011]).

Строго говоря, сложившиеся дискурсивные практики часто затрудняют непредвзятый и рациональный анализ региональной общественно-политической ситуации. Задавая алармистский вектор исследований, они одновременно не дают увидеть реальные параметры существующих явлений, создающих проблемное поле.

Скорее всего, с этим связано и недостаточное понимание обострения (примерно с 2008 г.) «черкесского вопроса», как бы органично вписавшегося в контекст нынешних северокавказских угроз, вызовов и их последствий. С точки зрения силовых ведомств, отвечающих за безопасность государства, такое видение проблемы уместно. Но с научной и гражданской точек зрения важнее понять как исторические корни подобных явлений, так и причины их вроде бы неожиданной актуализации. Задача данной статьи – показать, как политизация этничности превращает социально значимый вопрос в конфликтную ситуацию.

Черкесы и Черкесия (историческая ретроспекция)

Поскольку российский читатель вряд ли имеет четкое представление о предмете данного исследования, целесообразно дать хотя бы в самых общих чертах предысторию проблемы. Сам термин «черкесы» употреблялся и употребляется в России, Европе и Турции в двояком смысле. Расширительно он обозначает северо-кавказских (без Дагестана) горцев вообще. В узком смысле – один из народов Северного Кавказа, чей эндоэтноним адыге. Таково первоначальное, основное и более устойчивое значение упомянутого термина 74 . В настоящее время черкесы составляют титульное население трех республик Северного Кавказа и в официальном обиходе имеют различную номинацию: в Республике Адыгея – адыгейцы, в Кабардино-Балкарской Республике – кабардинцы, в Карачаево-Черкесской Республике – собственно черкесы. Тем не менее единое самоназвание – адыге – сохраняется, а общая самоидентификация на протяжении последних десятилетий упрочивается.

74

Соответственно, Черкесией принято называть историческую область, заселенную черкесами. В XVIII в. она охватывала территории Северо-Западного и Центрального Кавказа от устья Кубани до района современного Сочи по побережью Черного моря; левобережную часть бассейна реки Кубань; предгорную и равнинную части бассейна Терека до впадения в него Сунжи. Черкесия не имела политического единства, отдельные субэтническис группы и этнополитические единицы в ее составе выступали самостоятельно в отношениях между собой и с внешними силами. До конца XVIII в. наиболее развитой в социальном отношении, политически активной и влиятельной частью черкесского мира была Кабарда – феодальное княжество в Восточной Черкесии.

Сами черкесы воспринимают в качестве отличительной черты собственного национального существования то, что значительная, по всеобщему убеждению, численно преобладающая часть черкесского этноса проживает за пределами исторической родины – в Турции, Иордании, Сирии, Германии и даже в США. Многими это «рассеяние» воспринимается

как аномалия, которая хотя и обусловлена исторически, но может и должна быть как-то «исправлена». В этом усматривается суть «черкесского вопроса».

В течение последних лет этот «вопрос» неизменно присутствует в региональном, российском и международном информационном пространстве, став предметом активного обсуждения в историко-политической публицистике и аналитике. Особую остроту он приобрел в связи с выдвижением требований к Российской Федерации об официальном признании геноцида, совершенного Российской империей по отношению к черкесам в ходе Кавказской войны, и призывами к бойкоту Олимпиады 2014 г. в Сочи [Матвеев, 2011; Боров, 2012; Рябцев, 2012].

С одной стороны, в публицистике современная трактовка понятия «черкесский вопрос» прямо отождествляется с «трагическими проблемами черкесского народа», которые носят исторически заданный объективный характер. Они восходят к Кавказской войне и с тех пор так и остались неразрешенными. Их суть в том, что «Страна адыгов – Черкесия – исчезла с карты мира, а черкесский народ подвергся геноциду со стороны Российского государства и был изгнан с исторической Родины, потеряв население и большую часть территории». Соответственно, под «справедливым решением черкесского вопроса понимается реализация гарантированного международным правом естественного права адыгов жить на своей земле единой нацией» [Кеш, 2011; Темиров, 2011].

С другой стороны, отдельные аспекты рассматриваемого «вопроса», особенно тема геноцида, в связи с сочинской Олимпиадой рассматриваются как антироссийский политический проект радикального крыла черкесских национальных организаций и внешних сил, враждебных России, проект, не имеющий под собой объективных исторических оснований [Зимние… 2011]. Указывается также, что хотя термин «черкесский вопрос» стал получать большое распространение и обрел, таким образом, некую легитимность, на самом деле подавляющая часть адыгейцев, кабардинцев и черкесов не рассматривают в качестве «самого актуального для их жизни требования признание геноцида адыгов, переселения на российский Кавказ иностранцев кавказского происхождения… Актуальным содержание “черкесского вопроса” является преимущественно для этнических антрепренеров, активистов и этноидеологов, концентрирующихся в основном в этнических организациях или вокруг них» [Цветков].

Так существует ли «черкесский вопрос» объективно? О «вопросе» в общественно-политической жизни принято говорить в тех случаях, когда статус (положение, ситуация) некоего объекта или субъекта отношений является в данной их системе формально неопределенным, неустойчивым и / или спорным. Помимо объекта или субъекта, составляющего собственно его предмет, в эту систему отношений вовлечено, как правило, еще несколько участников. Неопределенность / неустойчивость ситуации составляют необходимое, но недостаточное условие возникновения того или иного «вопроса». Если status quo никем не оспаривается, «вопроса» нет. Он превращается в реальность, когда кто-нибудь из акторов «ставит» его, вводя в политическое пространство. Там он остается до тех пор, пока для каждого из участников одностороннее его решение в своих интересах оказывается либо невозможно, либо сопряжено со значительными издержками и риском, либо пока не будет найдено согласованное решение, удовлетворяющее основных участников процесса.

С использованием предложенных критериев понятие «черкесский вопрос» в самой общей форме может применяться для обозначения исторических ситуаций, в которых наличный политический статус Черкесии и / или черкесов оспаривается и становится предметом взаимодействия (дискуссии, конфликта, сотрудничества) по меньшей мере двух политических акторов, независимо от того, используется ли при этом соответствующий термин. При таком подходе «черкесский вопрос» получает представление не как обсуждаемый предмет сам по себе, а как ситуация его обсуждения. И в этом качестве он существует вполне объективно и возникает в истории не впервые.

Если говорить не в терминологическом, а в содержательно-политическом плане, «черкесский вопрос» возникает в середине XVI в. как вопрос о международно-политическом статусе тех или иных черкесских территориально-политических образований в системе отношений России, Османской Турции и ее вассала – Крымского ханства. Конфликты основных субъектов данной системы отношений и ее эволюция в конечном счете и привели к результатам, которые лежат в основе дискуссий по современному «черкесскому вопросу».