Россия против Наполеона: борьба за Европу, 1807-1814

Ливен Доминик

Во времена юности Румянцева Россия не только продвигалась на юг под командованием его отца, но также являлась крупнейшим производителем чугуна в Европе. Однако, как это было хорошо известно Румянцеву, к 1807 г. страна постепенно сдавала свои экономические позиции. В период пребывания Румянцева на посту министра иностранных дел Россия установила первые дипломатические отношения с США. Первым американским послом в России был Джон Куинси Адамс, сын американского президента, которому самому было суждено возглавить США в 1820-х гг. Румянцев как-то по секрету сообщил Адамсу, что «негоже великой империи радоваться тому, что лучшими продуктами ее экспорта являются пенька, сало, пчелиный воск и чугун». Интерес Румянцева к экономическим вопросам отчасти объяснялся тем, что сам он был чрезвычайно богатым землевладельцем, прекрасно осведомленным о новых методах, применявшихся в сельском хозяйстве Западной Европы. К тому же в прошлом в его ведении находились каналы и другие водные пути сообщения империи, а с 1802 г. Румянцев занимал пост министра торговли. Для российского министра иностранных дел это был необычайный послужной список [113] .

113

John Quincy Adams in Russia. P. 209.

Для

Румянцева Наполеон, с одной стороны, имел второстепенное значение, а с другой — являлся благоприятной возможностью. Что действительно его беспокоило, так это усиление и без того доминирующей роли Великобритании в мировой экономике. Российский министр иностранных дел приветствовал организованную Наполеоном континентальную блокаду Великобритании: «Пусть лучше вся мировая торговля прекратится на десятилетие, чем навсегда окажется под контролем Англии». Он говорил Адамсу, что Россия не пойдет по пути Индии. Находясь на посту министра торговли, он предложил новые законы, гарантирующие внутреннюю торговлю и производство России от захвата их иностранцами. Тем временем контроль англичан над внешней торговлей России грозил превратить последнюю в «доминион, похожий на тот, что у них имелся в Индии», а это «было недопустимо». Румянев примерял США на роль как альтернативного посредника в российской внешней торговле, так и потенциального козыря в игре против мирового экономического господства Англии. Он постоянно занимался поиском новых рынков сбыта для русских товаров на американском континенте и в Китае [114] .

114

Ibid. P. 87, 432.

Однако перед Румянцевым стояла трудная задача. Даже учитывая, что проводимый Наполеоном курс на удушение европейской торговли невольно помогал ряду зарождавшихся отраслей российской промышленности (например, сахарному производству), были ли российские общество или экономика в состоянии воспользоваться этими преимуществами? Конечно, Коленкур приветствовал идеи Румянцева, но даже он полагал, что отсутствие среднего класса и большого числа умелых ремесленников должно было серьезно снизить экономический потенциал России. Во многом успех промышленной революции зависел от возможности одновременного использования каменного угля и железной руды, но в России установление транспортного сообщения между богатыми месторождениям страны произошло только с наступлением эры железных дорог. Довольно скоро Румянцев разочаровался в континентальной блокаде Наполеона, представлявшей собой общеевропейский бойкот британской торговли, с помощью которой французский император надеялся поставить своего главного противника на колени. По мнению Румянцева, в действительности эта блокада наносила вред конкурентам Великобритании и отдавала международную торговлю на откуп англичанам [115] .

115

В дискуссиях об истоках «промышленной революции» Россия редко удостаивается простого упоминания. Помимо приведенных выше причин, общим местом является предположение, что для промышленного рывка требовалась высокая концентрация населения. См., например, ход интересной дискуссии в кн.: Kenneth P. The Great Divergence: China, Europe and the Making of the Modern World Economy. Princeton, 2000.

С точки зрения политики, успех стратегии Румянцева был в руках Наполеона. Изоляционизм представлялся приемлемой стратегией только в том случае, если Наполеон переставал угрожать безопасности России. По мнению Румянцева, это прежде всего означало прекращение потворства полякам со стороны Франции. Вновь образованное польское государство непременно потребовало бы восстановления его в тех границах, в которых оно существовало до раздела Польши, а это лишило бы Россию значительной части территорий Украины и Белоруссии. Хотя собственный политический капитал Румянцева был инвестирован в союз с Францией, он говорил Коленкуру следующее: «Я буду первым, кто посоветует императору пожертвовать всем, чем только возможно, лишь бы только не согласиться с восстановлением польского государства или принятием каких-либо мер, могущих хотя бы косвенно способствовать его восстановлению или утверждению самой мысли о том, что это возможно» [116] .

116

Дипломатические сношения России и Франции… Т. 4. С. 110–116, 325–328.

Если сам Александр I и покидал Тильзит, питая некие иллюзии относительно союза с Францией, то они быстро развеялись. Первые разногласия возникли по поводу Молдавии и Валахии — османских провинций, занятых русскими войсками в ходе текущей кампании. Россия желала присоединить эти территории в качестве компенсации за военные расходы, понесенные ею в результате войны, начатой турками в 1806 г. Весьма вероятно, что вхождение Н.П. Румянцева в должность министра иностранных дел подогрело аппетиты России касательно расширения территории государства за счет турецких владений. Поскольку данные территориальные приобретения не оговаривались в тексте Тильзитского договора, французы, в свою очередь, потребовали компенсации в обмен на присоединение указанных провинций к России. Александр полагал, что Наполеон в ходе тильзитского свидания с одобрением отнесся к планам российского императора присоединить турецкие провинции, поэтому требование французов застало его врасплох. Однако, что действительно шокировало его, так это требование французов отдать им в качестве компенсации Силезию. Последняя не только представляла гораздо большую ценность, чем обе турецкие провинции, но и являлась самой богатой областью, находившейся под контролем Пруссии. Ее отторжение одновременно навлекло бы позор на Александра в глазах Фридриха-Вильгельма и понизило бы статус Пруссии до уровня мелкого княжества, совершенно не способного прикрыть западные рубежи Российской империи. Кроме того, Силезия располагалась между Саксонией и Великим герцогством Варшавским, которые находились под управлением саксонского короля. Саксонско-польская монархия являлась аванпостом и государством-сателлитом Наполеона в Восточной Европе. Если бы (что было весьма вероятно) Наполеон добился присоединения Силезии, в которой был велик процент польского населения, к саксонско-польской монархии, опасения России насчет новой польской угрозы возросли бы многократно.

Спор по поводу османских «княжеств» разворачивался на фоне начатых

франко-русских переговоров относительно будущего самой Османской империи. Переговоры выявили как притязания Румянцева на территорию Турции, так и полное нежелание французов предоставить в распоряжение России Константинополь и выход к Средиземному морю. Эти прения вскоре померкли на фоне кризиса, вызванного попытками Франции и России добиться выполнения условий Тильзитского договора, предполагавших установление континентальной блокады на территории всей Европы. Задача России заключалась в том, чтобы распространить континентальную систему на Швецию: она была достигнута (по крайней мере на бумаге) в результате поражения, нанесенного шведам в ходе войны 1808–1809 гг. С точки зрения России, основным оправданием этой дорогостоящей военной кампании служило присоединение Финляндии, что ставило Петербург в гораздо более безопасное положение на случай возможной будущей экспансии Швеции. Мирный договор был подписан во Фридрихсгаме в сентябре 1809 г. Александр выразил свое удовлетворение тем, что даровал Румянцеву звание государственного канцлера (высший гражданский чин в России того времени) и предоставил финнам значительную автономию.

Тем временем попытка французов распространить континентальную блокаду на Пиренейский полуостров имела самые печальные последствия. Португальское правительство и королевская семья бежали в Бразилию под эскортом британского флота. Попав в полную зависимость от англичан, они немедленно открыли границы всей португальской империи для английской торговли. Еще худшими последствиями обернулись проведенные Наполеоном отстранение от власти Бурбонов и попытка государственного переворота в Испании. Эти события вызвали в петербургском обществе еще большую критику в адрес Александра I и Румянцева, которые поддерживали Наполеона. Теперь не только Испания, но и испанская империя была открыта для английской торговли, что расширяло и без того огромную брешь в континентальной блокаде. Испанский мятеж также убедил австрийцев в том, что, возможно, настал их последний шанс нанести удар, пока Наполеон был занят другими событиями, и пока их финансы все еще позволяли содержать подобающую великой державе армию.

Александр так объяснял Фридриху-Вильгельму свое положительное отношение к континентальной блокаде: «Я имею основания надеяться, что это послужит хорошим средством для скорейшего наступления всеобщего мира, в котором так остро нуждается Европа. Пока продолжается война между Францией и Англией, всем прочим державам на континенте не будет покоя». Некоторые советники постоянно предупреждали его, сколь странно воображать, будто даже объединенное франко-русское давление заставит Англию приступить к переговорам. Теперь сам Александр был вынужден признать, что политика Наполеона сделала мир, в котором так нуждалась Россия, как никогда далеким. Неразумная агрессия Франции в Испании дала Великобритании «огромные преимущества» и подтолкнула Австрию начать военные приготовления, которые могли развязать новую войну на европейском континенте [117] .

117

Briefwechsel K"onig Friedrich Wilhelm Ill's und der K"onigin Luise mit Kaiser Alexander I. Leipzig, 1900. P. 167–168. Одно из многочисленных мнений российской стороны о том, сколь сильно неудача Наполеона в Испании пошатнула надежды на мир, см.: Внешняя политика России. Т. 4. С. 320–321. Еще одно мнение см.: Там же. С. 441.

Именно в такой напряженной международной обстановке Александр I отправился в сентябре 1808 г. в г. Эрфурт, расположенный в центральной части Германии, чтобы принять участие в долгожданном продолжении тильзитской встречи. Несмотря на пышные торжества и бесчисленные публичные демонстрации восхищения друг другом, отношения двух монархов по сравнению с предшествующим годом заметно остыли. В какой-то мере это объяснялось относительным улучшением позиций России, в силу чего у нее появилось больше возможностей для ведения переговоров при меньшей необходимости выказывать безграничное почтение Наполеону. К тому моменту Россия уже давно оправилась от поражения при Фридланде. Французские войска больше не были опасным образом размещены у ее границ. Вместо этого они участвовали в боях на территории Испании или находились в ожидании возможной новой войны с Австрией. Франции была нужна поддержка России, и поэтому она отбросила возражения по поводу присоединения к России Молдавии и Валахии. В обмен на это Александр пообещал выступить на стороне Наполеона в случае нападения Австрии, но поскольку это условие и так было включено в текст Тильзитского договора, Россия не делала никакой реальной уступки.

Гораздо больший интерес, чем довольно бесцельные переговоры в Эрфурте и достигнутые там же договоренности представляет переписка между Александром I и членами императорской фамилии на предмет встречи с Наполеоном, поскольку эти документы вскрывают самые потаенные мысли российского монарха. За неделю до отъезда императора мать написала ему пространное письмо, в котором умоляла его не ехать. В свете похищения членов испанского императорского дома вдовствующая императрица Мария беспокоилась о безопасности своего сына, который должен был находиться в иностранном государстве в городе, охраняемом французским гарнизоном и находящемся во власти человека, не ведавшего ни угрызений совести, ни каких бы то ни было границ. Признавая, что заключенный в Тильзите мир был необходим, она разъясняла опасные последствия союза с Францией. Посредством манипуляций Наполеон заставил Россию ввязаться в дорогостоящую и небезупречную с моральной точки зрения войну против Швеции, одновременно препятствуя заключению мира России с Портой и даже пытаясь влиять на русско-персидские отношениях. Ситуация усугублялась наличием проблем внутри страны, вызванных пагубным разрывом отношений с Великобританией и присоединением к континентальной блокаде. Торговля замерла, подскочили цены на предметы первой необходимости, что уменьшило реальный размер жалований вдвое и заставляло чиновников заниматься воровством, чтобы прокормить свои семьи. Падение государственного дохода, моральное разложение и рост коррупции в рядах правительственных чиновников грозили возникновением кризиса. Однако затруднения, с которыми Наполеон столкнулся в Испании, и перевооружение Австрии давали России шанс объединиться с противниками Франции и положить конец ее господству в Европе. В такой момент, утверждала императрица, визит российского императора к Наполеону и укрепление франко-русского союза были бы гибельны для репутации Александра и интересов России [118] .

118

Шильдер Н.К. Накануне Эрфуртского свидания 1808 года // Русская старина. 1899. Т. 98. № 2. С. 3–24. Об Эрфуртской союзной конвенции см.: Внешняя политика России. Т. 4. С. 359–361.