Россия против Наполеона: борьба за Европу, 1807-1814

Ливен Доминик

Доводы, приводимые императрицей Марией, были не новы. Многие из дипломатов Александра высказывали аналогичные мысли: например, граф П.А. Толстой неоднократно делал это в своих донесениях из Парижа. Однако Александру было гораздо легче игнорировать донесения официальных лиц, чем письмо собственной матери. Хотя он нередко сердился на императрицу Марию, в глубине души он был не просто послушным и вежливым, но и нежно любившим ее сыном. Поэтому накануне своего отъезда в Эрфурт Александр изложил и объяснил свою политику в пространном письме к матери.

Он начал с заявления о том, что в деле столь большой важности следует руководствоваться исключительно интересами России и соображениями ее благополучия, чему и посвящены все его усилия. Было бы «преступлением» позволить себе руководствоваться невежественным, ограниченным и непостоянным общественным мнением. Вместо этого он должен опираться на доводы собственного рассудка и совести, прямо смотря на реальное положение дел и не давая воли ложным надеждам и эмоциям. Неоспоримым фактом на тот момент являлась огромная мощь Франции, которая была сильнее и находилась в более выгодном положении, чем даже Россия и Австрия вместе взятые. Если даже республиканская Франция в 1790-е гг., ослабленная в результате плохого управления и гражданской войны, смогла одержать

победу над объединенными силами всей Европы, то что говорить о французской империи, во главе которой стоит властный правитель, военный гений, командующий армией ветеранов, закаленной пятнадцатилетними боями? Наивно было бы полагать, что неудачи в Испании могли серьезно поколебать его власть.

На тот момент спасение России заключалось в том, чтобы избежать конфликта с Наполеоном, что могло быть достигнуто лишь в том случае, если бы удалось убедить его в том, что Россия имела общие с ним интересы. «К этому-то результату должны были клониться все наши усилия, чтобы таким образом иметь возможность некоторое время дышать свободно и увеличивать в течение этого столь драгоценного времени наши средства, наши силы. Но мы должны работать над этим среди глубочайшей тишины, а не разглашая на площадях о наших вооружениях, наших приготовлениях и не гремя публично против того, к кому мы питаем недоверие». Отказ явиться на встречу с Наполеоном, которая так долго планировалась, возбудил бы его подозрения и мог бы оказаться роковым в ситуации международной напряженности, которая была налицо. Если бы Австрия начала войну тогда, она сделала бы это наперекор собственным интересам и своей недостаточно окрепшей мощи. Все должно было быть сделано для того, чтобы спасти Австрию от столь безрассудного поступка и сохранить ее ресурсы до того момента, когда они могли быть использованы для общего блага. Но такой момент еще не настал и, если бы результатом поездки в Эрфурт стало «предотвращение столь прискорбной трагедии» как поражение и уничтожение Австрии, это с лихвой окупило бы все неприятные стороны встречи с Наполеоном [119] .

119

Русская старина. 1899. № 3. С. 17–24.

Есть все основания полагать, что в этом письме к матери Александр говорил от чистого сердца. Однако, зная ее отвращение к Наполеону, вероятно, Александр преувеличивал свои неприязнь и недоверие к французскому монарху. У него не было причин притворяться, когда он писал своей сестре Екатерине, бывшей, возможно, тем человеком, которому император доверял как никому другому. После отъезда из Эрфурта и наилучших пожеланий, оставленных Наполеону, Александр писал Екатерине: «Бонапарт думает, что я не более чем идиот. “Хорошо смеется тот, кто смеется последним!” Всем сердцем я уповаю на Господа» [120] .

120

Переписка императора Александра I… С. 20.

На протяжении шести месяцев после встречи в Эрфурте основной целью российской внешней политики было не допустить начала франко-австрийской войны. Александр и Румянцев были убеждены в том, что в случае войны надежды Австрии на действенную помощь со стороны повстанцев Германии или на высадку английских войск не оправдаются. Армия Габсбургов, несомненно, была бы разбита, и Австрия либо понесла бы полное поражение, либо была бы ослаблена до такой степени, что оказалась перед необходимостью стать сателлитом Франции. В этом случае Россия оставалась бы единственной независимой великой державой, вынужденной противостоять владычеству Наполеона над всем европейским континентом. Российский император оставался верным союзу с Францией с единственной целью: выиграть для России время. Если бы Петербург открыто выступил на стороне Австрии, Наполеон не только бы уничтожил армию Габсбургов до подхода русских сил, но затем обратил бы всю свою мощь против России, которая все еще была совсем не готова для борьбы не на жизнь, а на смерть.

Александр не принял требования Наполеона выступить с объединенными франко-русскими предупреждениями в Вене: отчасти потому, что не хотел оскорблять австрийцев, а отчасти из опасения, что чересчур сильная поддержка России может подтолкнуть Наполеона к началу военных действий, направленных на уничтожение монархии Габсбургов или же просто на опустошение австрийской сокровищницы, средства которой должны были пойти на содержание непомерно раздутой французской армии. Тем не менее Александр предупредил австрийцев, что в случае их нападения на Наполеона обязательства России по Тильзитскому договору заставят ее выступить на стороне Франции. С другой стороны, поскольку он полагал, что военные приготовления в Австрии могли объясняться исключительно страхом перед французской агрессией, он обещал, что при условии частичного разоружения Австрии Россия выступит с публичными гарантиями прийти ей на помощь в случае нападения Франции. Вплоть до начала войны 10 апреля 1809 г. Александр считал практически невозможным поверить, что Австрия примет на себя смертельный риск, связанный с нападением на Наполеона. Когда же это произошло, российский император обвинил правительство Габсбургов в том, что оно позволило себе пойти на поводу у общественного мнения и собственных эмоций [121] .

121

Материалом для данного абзаца послужила вся российская дипломатическая переписка за шесть месяцев, поэтому процитировать все соответствующие донесения не представляется возможным. Ключевыми среди них являются: Внешняя политика России. Т. 4. С. 291–298, 316–317, 317–319, 331–332,387–389, 410–412, 485–487, 493–496, 502–504, 543–545.

Нападение Австрии на Наполеона не оставило Александру другого выбора, кроме как объявить ей войну. Если бы он отказался от своих договорных обязательств, русско-французскому союзу пришел бы конец, а Россия и Франция, возможно, оказались бы в состоянии войны уже через несколько недель. Являясь теоретически противником Австрии, Россия в ходе военных действий преследовала основную цель, состоявшую в том, чтобы как можно меньше ослабить Австрийскую империю. Россия стремилась нанести минимальный ущерб австрийской армии, поскольку сохранение последней являлось главным залогом того, что Наполеон не сможет

навязать Габсбургам непосильные условия мира. Кроме того, Россия выступала категорически против расширения территории герцогства Варшавского. Поэтому российская армия, вторгшаяся в пределы австрийской части Галиции, приложила немалые усилия к тому, чтобы избежать столкновения с силами Габсбургов и замедлить продвижение польской армии герцогства Варшавского, которая предположительно являлась российским союзником. Разумеется, скрывать подобного рода тактику не представлялось возможным, особенно когда перехваченная поляками российская корреспонденция раскрыла намерения военного командования России. Наполеон был в ярости и никогда больше не верил в то, что союз с Россией был действительно полезен. Как и ожидалось, война закончилась поражением Австрии. По условиям Шёнбруннского мирного договора, подписанного в октябре 1809 г., Наполеон расквитался с Александром, отдав большой кусок Галиции полякам.

Война между Австрией и Францией стала началом конца русско-французского союза, но два эпизода, имевшие место зимой 1809–1810 гг., на некоторое время затормозили этот процесс. Наполеон согласился с тем, что его послу в России Арману де Коленкуру следовало разработать проект франко-русской конвенции, которая должна положить конец страхам России относительно возможной реставрации польского государства. Примерно в то же время Наполеон развелся со своей женой Жозефиной и искал руки сестры Александра I. Некоторое время ходили слухи о том, что Наполеон добивался женитьбы на великой княгине. В марте 1808 г. крайне обеспокоенная императрица Мария попросила русского посла в Париже выяснить, действительно ли существует такая угроза. В то время очевидным объектом притязаний французского императора могла быть великая княжна Екатерина. Брачный союз этой чрезвычайно отважной и волевой молодой женщины с Наполеоном мог стать интересным и захватывающим событием. Однако, несмотря на все свое честолюбие, Екатерина не могла смириться с мыслью о том, что ей придется стать женой корсиканского бандита. Вероятно, чтобы избежать такой возможности, она в 1809 г. вышла замуж за своего дальнего родственника, герцога Г.П. Ольденбургского. После этого единственно возможной кандидатурой оставалась великая княжна Анна, которой на момент поступления предложения от Наполеона едва исполнилось 16 лет [122] .

122

Сборник императорского русского исторического общества. Т. 89. С. 496–497, 525–527.

Просьба руки Анны, высказанная Наполеоном, была очень некстати для Александра. Он не желал выдавать свою сестру замуж за Бонапарта и равным образом не хотел оскорбить французского императора своим отказом. В своем завещании Павел I устанавливал принцип, согласно которому решение о замужестве его дочерей находилось в компетенции их матери, и в каком-то смысле для Александра это служило великолепным оправданием для того, чтобы уклониться от решения этого вопроса, хотя, ссылаясь на неспособность подчинить своей воле женщину, он подтверждал все опасения Наполеона относительно своей слабости. Александр скорее боялся вызвать раздражение своей матери, но на самом деле оба одинаково смотрели на данный вопрос, и это являлось лишь одним из признаков растущего согласия между ними по политическим вопросам. Конечно, императрицу ужасала мысль о подобной женитьбе, но она отдавала себе полный отчет в том, сколь опасно было вызывать раздражение Наполеона. Она писала своей дочери Екатерине, что Александр поведал ей о том, что западная граница империи очень уязвима, а на предполагаемых путях вторжения противника нет ни одной крепости: «Император сообщил мне, что если бы Господь даровал ему пять лет мира, он построил бы десять крепостей и привел бы финансы в порядок». Императрица признавала тот факт, что долгом императорской фамилии было самопожертвование на благо государства, но она не могла смириться с мыслью о том, что ей придется отдать в руки Наполеона свою дочь, еще совсем ребенка. То обстоятельство, что две старшие сестры Анны были выданы замуж в юном возрасте и обе умерли при родах, усиливали противодействие императрицы. В конце концов великая княжна Екатерина нашла компромисс: Наполеон не получит прямой отказ, но ему будет сказано, что, потеряв двух дочерей, императрица приняла твердое решение, что ее последняя дочь не должна выходить замуж до своего восемнадцатилетия [123] .

123

Переписка императора Александра I… С. 251–257, 259–260.

К тому моменту, когда полуотказ российской стороны достиг Наполеона в феврале 1810 г., он уже давно отдал предпочтение другому варианту — женитьбе на дочери австрийского императора, эрцгерцогине Марии-Луизе. Александр подавил как свое негодование по поводу того, что Наполеон одновременно вел переговоры сразу с двумя императорскими дворами, так и свой потаенный страх относительно того, что женитьба Наполеона на представительнице австрийского двора будет способствовать крушению франко-русского союза и изоляции России. Практически тогда же он испытал потрясение, узнав об отказе Наполеона ратифицировать конвенцию, делавшую невозможной реставрацию Польши. Наполеон заверял Россию в том, что не собирался восстанавливать польское королевство, но не мог подписать конвенцию, обязывающую Францию преградить путь кому-либо, включая самих поляков, кто желал бы это сделать. В каком-то смысле споры о конкретном содержании конвенции были бессмысленны: никто не мог заставить Наполеона выполнить условия подписанного им соглашения, да и его верность договорным обязательствам оставляла желать лучшего. Однако нежелание Наполеона даже сделать вид, что он идет навстречу российской стороне касательно Польши, в глазах России выглядело еще более подозрительно. С этого момента франко-русские отношения начали стремительно ухудшаться и сохранили этот вектор вплоть до начала войны в июне 1812 г. Не случайно новый военный министр России М.Б. Барклай де Толли в начале марта 1810 г. представил служебную записку, в которой рассматривались меры по защите западной границы Российской империи от нападения французов [124] .

124

О том, как не была ратифицирована конвенция, см.: Дипломатические сношения России и Франции… Т. 4. С. 296–299. Записка М.Б. Барклая де Толли напечатана в: Отечественная война 1812 г. Материалы Военно-ученого архива. Т. 1. Ч. 2. СПб., 1901. С. 1–6.