Россiя въ концлагере
Шрифт:
– - Посидите, отогрeйтесь, -- сказалъ Чекалинъ и протянулъ мнe папиросы. Я закурилъ. Чекалинъ, какъ-то слегка съежившись, сeлъ на табуретку, и его поза странно напомнила мнe давешнюю дeвочку со льдомъ. Въ этой позe, въ лицe, въ устало положенной на столъ рукe было что-то сурово-безнадежное, усталое, одинокое. Это было лицо человeка, который привыкъ жить, какъ говорится, сжавши зубы. Сколько ихъ -- такихъ твердокаменныхъ партiйцевъ -энтузiастовъ и тюремщиковъ, жертвъ и палачей, созидателей и опустошителей... Но идутъ безпросвeтные годы -- энтузiазмъ вывeтривается, провалы коммунистическихъ
Чекалинъ поднялъ голову и поймалъ мой пристальный взглядъ. Я не сдeлалъ вида, что этотъ взглядъ былъ только случайностью. Чекалинъ какъ-то болeзненно и криво усмeхнулся.
– - Изучаете? А сколько, по вашему, мнe лeтъ?
Вопросъ былъ нeсколько неожиданнымъ. Я сдeлалъ поправку на то, что на языкe оффицiальной совeтской медицины называется "совeтской изношенностью", на необходимость какого-то процента подбадриванiя и сказалъ "лeтъ сорокъ пять". Чекалинъ повелъ плечами.
– - Да? А мнe тридцать четыре. Вотъ вамъ -- и чекистъ, -- онъ совсeмъ криво усмeхнулся и добавилъ, -- палачъ, какъ вы говорите.
– - Я не говорилъ.
– - Мнe -- не говорили. Другимъ -- говорили. Или, во всякомъ случаe -думали...
Было бы глупо отрицать, что такой ходъ мыслей дeйствительно существовалъ.
– - Разные палачи бываютъ. Тe, кто идетъ по любви къ этому дeлу -выживаютъ. Тe, кто только по убeжденiю -- гибнутъ. Я думаю, вотъ, что Якименко очень мало безпокоится о потеряхъ въ эшелонахъ.
– - А откуда вы взяли, что я безпокоюсь? {169}
– - Таскаетесь по ночамъ за моими списками въ УРЧ... Якименко бы таскаться не сталъ. Да и вообще -- видно... Если бы я этого не видeлъ, я бы къ вамъ съ этими списками и не пошелъ бы.
– - Да? Очень любопытно... Знаете что -- откровенность за откровенность...
Я насторожился. Но несмотря на столь многообeщающее вступленiе, Чекалинъ какъ-то замялся, потомъ подумалъ, потомъ, какъ бы рeшившись окончательно, сказалъ:
– - Вы не думаете, что Якименко что-то подозрeваетъ о вашихъ комбинацiяхъ со списками?
Мнe стало безпокойно. Якименко могъ и подозрeвать, но если объ его подозрeнiяхъ уже и Чекалинъ знаетъ, -- дeло могло принять совсeмъ серьезный оборотъ.
– - Якименко на дняхъ далъ распоряженiе отставить моего сына отъ отправки на БАМ.
– - Вотъ какъ? Совсeмъ занимательно...
Мы недоумeнно посмотрeли другъ на друга.
– - А что вы, собственно говоря, знаете о подозрeнiяхъ Якименки?
– - Такъ ничего, въ сущности, опредeленнаго... Трудно сказать. Какiе-то намеки, что ли...
– - Тогда почему Якименко насъ не ликвидировалъ?
– - Это не такъ просто. Въ лагеряхъ есть законъ. Конечно, сами знаете, -- онъ не всегда соблюдается, но онъ есть... И если человeкъ зубастый... По отношенiю къ зубастому человeку... а васъ здeсь цeлыхъ трое зубастыхъ... Ликвидировать не
– - ... по отношенiю къ тeмъ, кто имeетъ связи...
Чекалинъ посмотрeлъ на меня недовольно:
– - ... спуску не даютъ...
Заявленiе Чекалина вызвало необходимость обдумать цeлый рядъ вещей и, въ частности, и такую: не лучше-ли при такомъ ходe событiй принять предложенiе Чекалина насчетъ БАМа, чeмъ оставаться здeсь подъ эгидой Якименки. Но это былъ моментъ малодушiя, попытка измeны принципу: "все для побeга". Нeтъ, конечно, "все для побeга". Какъ-нибудь справимся и съ Якименкой... Къ темe о БАМe не стоитъ даже и возвращаться.
– - Знаете что, товарищъ Чекалинъ, насчетъ закона и спуска, пожалуй, нeтъ смысла и говорить.
– - Я вамъ отвeчу прежнимъ вопросомъ: почему на отвeтственныхъ мeстахъ сидятъ Якименки, а не вы? Сами виноваты.
– - Я вамъ отвeчу прежнимъ отвeтомъ: потому, что во имя приказа или, точнeе, во имя карьеры онъ пойдетъ на что хотите. А я -- не пойду.
– - Якименко только одинъ изъ винтиковъ колоссальнаго аппарата. Если каждый винтикъ будетъ разсуждать...
– - Боюсь, что вотъ вы все-таки разсуждаете. И я -- тоже. Мы все-таки, такъ сказать, продукты индивидуальнаго творчества. {170} Вотъ когда додумаются дeлать людей на конвейерахъ, какъ винты и гайки, тогда будетъ другое дeло.
Чекалинъ презрительно пожалъ плечами.
– - Гнилой индивидуализмъ. Такимъ, какъ вы, хода нeтъ.
Я нeсколько обозлился: почему мнe нeтъ хода? Въ любой странe для меня былъ бы свободенъ любой ходъ.
– - Товарищъ Чекалинъ, -- сказалъ я раздраженно, -- для васъ тоже хода нeтъ. Потому что съ каждымъ вершкомъ углубленiя революцiи власть все больше и больше нуждается въ людяхъ не разсуждающихъ и не поддающихся никакимъ угрызенiямъ совeсти -- въ Стародудцевыхъ и Якименкахъ. Вотъ именно поэтому и вамъ хода нeтъ. Эти эшелоны и эту комнатушку едва-ли можно назвать ходомъ. Вамъ тоже нeтъ хода, какъ нeтъ его и всей старой ленинской гвардiи. Вы обречены, какъ обречена и она. То, что я попалъ въ лагерь нeсколько раньше, а вы попадете нeсколько позже -- ничего не рeшаетъ. Вотъ только мнe въ лагерe не изъ-за чего биться головой объ стeнку. А вы будете биться головой объ стeнку. И у васъ будетъ за что. Во всемъ этомъ моя трагедiя и ваша трагедiя, но въ этомъ и трагедiя большевизма взятаго въ цeломъ. Все равно вся эта штука полнымъ ходомъ идетъ въ болото. Кто утонетъ раньше, кто позже -- этотъ вопросъ никакого принципiальнаго значенiя не имeетъ.
– - Ого, -- поднялъ брови Чекалинъ, -- вы, кажется, цeлую политическую программу развиваете.
Я понялъ, что я нeсколько зарвался, если не въ словахъ, то въ тонe, но отступать было бы глупо.
– - Этотъ разговоръ подняли вы, а не я. А здeсь -- не лагерный баракъ съ сексотами и горючимъ матерiаломъ "массъ". Съ чего бы я сталъ передъ вами разыгрывать угнетенную невинность? Съ моими-то восемью годами приговора?
Чекалинъ какъ будто нeсколько сконфузился за чекисткую нотку, которая прозвучала въ его вопросe.