Россыпь
Шрифт:
Уханов, принявший на радостях добрую чарку, расхаживал гоголем по двору, похожий на краснощёкого бая и довольно покрякивал.
На другой день, когда Уханов ходил за бутылкой на посошок в дальний конец села, сваты внезапно отбыли. Какое-то время спустя обнаружилось, что у Уханова пропали роскошная рысья шапка, которую он надевал только по праздникам, да на выборы голосовать, а также парочка колькиных соболей; их они прочили невесте в подарок.
С тех пор Уханов щеголял в потёртой баранячьей шапке, уши которой никогда не завязывались и торчали в разные стороны. Позже, на прошлогодней рыбалке, Уханов признался Прокопию, что был дураком, подсунув тогда несостоявшимся сватам три кабарговые струи, чтобы они повыгоднее продали их, а деньги те молодым бы на свадьбу.
– Это,
– Ты бы позвал меня куда-нибудь на другое, – сладенько отозвался Прокопий.
Уханов, враз понял, в чей огород прилетел камень, крякнул, как от берёзового веника в бане.
«Так вот ты зачем пришёл?» – подумал Прокопий, догадываясь истинной причине визита соседа.
Если кони были у обоих, то у Прокопия к тому же имелась двуколка на резиновом ходу, на которой удобно было возить и палатку, и печку, и сеть, и прочее. За ним также за долгие годы негласно закрепилось рыбное зимовальное плёсо. Прокопию было ясно, зачем он нужен Уханову.
Не получив утвердительного ответа, Уханов подошёл к сети, потрогал дель, похвалил:
– Хорошая нитка, цопкая. У меня такая же сеть была, да Колька об камни всю изорвал.
– Варнак твой Колька, – только и сказал ему Прокопий.
В этом замечании Уханову почудилась поддержка его заветным выстраданным помыслам.
– Вот я и говорю, трали-вали, женить бы его, – откликнулся он. – Может, поумнел бы!
Он с маху плюхнулся на продавленный диван, в потёмках не соизмерив его высоту. При этом под ним что-то хрустнуло. Уханов в недоумении приподнялся.
– Ты… ты иголку сломал! – обомлев, едва выдохнул Прокопий. – Ты что мне натворил, асмодей?!
– Я нечаянно… – молвил Уханов, в недоумении приподнимаясь, не на шутку струхнув. – Темно, трали-вали, я не заметил иголку…
И тут неожиданно вспыхнул свет – выключатель оставался включённым.
Ошарашенный случившимся, Уханов держал в сломанную насадочную иглу в руке:
– Я это, круть-верть, тебе свою принесу.
– Да уж принеси, принеси, – ласково попросил Прокопий и сурово добавил: – Сейчас же! Мне надо сеть сегодня закончить!
– Хорошо, – Уханов, сутулясь, пошёл к двери…
– Сроду не ходил, а тут приволок его чёрт с визитом, – бормотал сам себе Прокопий поджатыми губами. – Боров, чума ходячая.., визитёр!
Левая резьба
Юрий Прохорович Назаров картавил: звук «р» он брал так, точно подтягивался на перекладине, а затем переваливался через «л» к следующему по слову звуку. И за такую вот фонетическую физкультуру он у сельских шутников получил себе прозвище Назарло. По его личному мнению и глубочайшему убеждению, это был единственный за ним недостаток, других не было и просто быть не могло. В том же самом была убеждена его верноподданная Николаевна, женщина невнятного возраста, с узенькими раскосыми глазами и заколотыми на затылке глубокой гребёнкой волосами. Можно ли отнести к числу недостатков Назарло его неодолимую манию ни с кем и ни с чем, ни за что и ни под каким видом не соглашаться безоговорочно, а всё брать под сомнение – вопрос, может быть, спорный. Просто примем к сведению тот факт, что если бы, например, ему сказали, что земной шар крутится влево, против часовой стрелки, он бы ответил, что на это ещё как посмотреть. Для австралийца, живущего в другом полушарии, не будет ли как бы наоборот? А на такое пробное утверждение, что новый день начинается с «доброго утра», он возразил бы, что на это опять же, как посмотреть. Что день, если уж на то пошло, начинается с начала дня, а что касается утра, то для кого-то оно будет доброе, для кого-то, может быть, и не шибко доброе. Особенно, когда надо бы опохмелиться, а денег нет и занять не у кого. Не пасовал он даже перед убийственно неоспоримыми фактами, выставляя доводы свои, как ему мнилось, столь же неоспоримые и убийственные.
Данное утро выдалось для Назарло «не шибко доброе». Нет, он не страдал с похмелья, такого рода болезни не касались его – он вёл правильный образ жизни. Когда он выезжал утром на сети, его остановила соседка,
– Из райсобеса? Чё пишут? – живо поинтересовалась она.
Назарло окатил её таким «любезным» взглядом, что та сочла за благо удержаться от дальнейших расспросов и удалилась в полном недоумении. В его воображении непроизвольно всплыла физиономия Потапова, столяра приглашённой из райцентра Урея бригады плотников, которая недавно выстроила в посёлке новую пекарню. Сомнений быть не могло: эту пакость сотворил Потапов, с которым он не поладил… Было дело, он заказал ему рамы для своего тепляка. Сговорились в цене. Потапов скоро принёс рамы, сделанные добротно, с форточками. За форточки попросил доплату. Назарло отказал: «Ничё не знаю! Форлточки я не заказывал. Уговорл дорложе денег!» Получив своё за рамы без форточек, Потапов, матюгнувшись, ушёл недовольный…
Вспомнив про оставленный на столе конверт, Назарло взглянул на штемпель. Так и есть, из Урея! Как и бумагу, он с гадливостью закинул конверт в печку и тщательно вымыл руки.
Юрий Прохорович Назаров каждый божий день ездил на мотоцикле ставить сети. И каждый раз ворота на подворье распахивались для него в самый нужный момент, как будто Николаевна на карауле была в ожидании своего господина, так что Назарло с разворота, не сбавляя скорости, заезжал в ограду. С радостью и гордостью ездил он на своём новеньком мотоцикле с коляской, чуть ли не платочком смахивал с него пыль и разве что не облизывал. Крайне сожалел, что поторопился преждевременно истратиться на старый, видавший виды мотоцикл с рук, у Пилюгина. Раньше он никогда не имел дело с техникой и в то время был доволен своим приобретением. А вскорости в райпо завезли на продажу такие же, только новенькие мотоциклы «ИЖ-Планета» с колясками. И не факт, что не Пилюгин первый подошёл к нему с предложением, а как раз наоборот – он к Пинигину, когда услышал, что тот продаёт свой мотоцикл. Поняв, что продавец был явно осведомлён в предстоящем завозе – его невестка работает в райпо – и просто вовремя охотно избавился от старого мотоцикла, Назарло чувствовал себя обжуленным и был уязвлён. Утешал себя тем, что не дорого обошлось. В конце – концов, может сгодиться новому на запчасти.
По утрам уже появлялись забереги, которые исчезали к обеду, когда пригревало солнце. Вчера, казалось бы, тёплым вечером, Назарло на свой риск проставил сети в последний раз. Риск не оправдался: в ночь ударил мороз, и сети у берега вмёрзли. День не задавался: было пасмурно, холодно, надо было спасать сети, иначе они вмёрзнут окончательно. И хотя ледок был не толстый, Назарло, разбивая его шестом, крепко повредил ближние концы сетей. В дальних сидели добротные ленки, но это его уже не радовало. Повреждённые сети, стылый осенний день гнетущим образом действовали на состояние его духа, а на фоне этого то и дело всплывала физиономия Потапова, которого он мысленно исколотил до полусмерти. До чего додумался, паразит!
На подъезде к дому, в дополнение ко всему, его ожидала ещё одна «радость». Он почувствовал, что с мотоциклом на ходу что-то неладное, хотел остановиться и посмотреть, но так как ворота впереди словно бы автоматически распахнулись, въехал во двор без остановки, и обнаружил, что у него спущено заднее колесо. Когда он осматривал его, стараясь понять причину, Николаевна сообщила, что с полчаса назад, приходил Уханов и спрашивал его.
– Почё я ему запонадобился? – не скрывая раздражения, проворчал Назарло.
Конец ознакомительного фрагмента.