Россыпь
Шрифт:
В это время объявили посадку на один из автобусов, толпа смешалась, продвинулась, кто-то приставил сумку прямо под ноги Гарпана Еремеевича и он, споткнувшись об неё, полетел вперёд и уткнулся в женскую особу внушительных габаритов.
– Ты что! – возмутилась особа. – На ногах не стоит, старый чёрт!
– Не ломись, дед, никто твоего места не займёт, – важно и рассудительно изрёк рядом стоящий мужчина. – Места по билетам.
Не вступая ни с кем в пререкания, вырвавшись из толпы, Гарпан Еремеевич не сразу углядел вора. Тот мелькал далеко, уже в конце пешеходного перехода.
Встречный прохожий, мужичок
Отпихнув бедолагу и отпустив по его адресу несколько совсем не любезных слов, Гарпан Еремеевич остановился в растерянности: он потерял вора из виду. Но скоро увидел – тот за стоянками такси уходил на второй переход, и рюкзак у него был уже на обоих плечах. Надо было что-то кричать, как понимал Гарпан Еремеевич, но он не знал, что кричать и машинально продолжал преследование, хотя и сознавал, что дело это совсем пустое. Тут перед ним, пропустив очередную партию пешеходов, на переход въехал автобус – длинный, медлительный, и когда он проехал, Гарпану Еремеевичу представилось время для невесёлых размышлений. И вдруг он увидел его! Далеко уже. Негодяй, как бы на прощание, глянул через плечо в сторону Гарпана Еремеевича, кинул рюкзак в багажник и прыгнул в машину. Не то, что номер, даже марку машины Гарпан Еремеевич не смог различить, только цвет – не то грязно-белый, не то грязно-кремовый. Машина рванула с места и исчезла в потоке других машин. Он стоял и смотрел туда, где только что скрылась машина, ошеломлённый случившимся, не в состоянии собраться с мыслями. Всё произошло одним махом, как промелькнувший кадр, и как бы не с ним.
Что было делать, Гарпан Еремеевич не мог придумать. Предстанет перед невесткой, как студент, с одним чемоданчиком…
Ах, Еремейка, Еремейка…
Земляки
– Вай-вай-вай, кого я вижу! Запрягаев, Кешка! – На выходе из здания аэропорта согнувшись в полупоклоне, сияя подобострастной улыбкой, Жамьян долго тряс Кешке руку. – Какими судьбами в наших краях?
Кешка не без натуги узнал односельчанина Жамьяна, много лет назад покинувшего родное село. Сейчас перед ним стоял хоть и не цветущий мужик, но и не тот худосочный парень, каким он остался у него в памяти.
Худой и бледный, как картофельный росток из подполья, всегда одетый в трикотажные брюки в полоску, брезентовые тапочки и кожаную кепку – он, бывало, выходил на улицу, передвигаясь с палочкой в руке на прямых, плохо гнущихся в коленях ногах, и подолгу стоял у ворот. Потом как-то незаметно исчезал. На следующий день или через день появлялся снова, всегда неожиданно и на том же самом месте – казалось, для того только, чтобы показать миру, что он пока ещё жив. Поговаривали, Жамьян болел сифилисом. Жил он со стариками родителями недалеко от Залива.
И вот с каких-то пор Жамьяна не стало видно. Он перестал выходить на улицу. Нет, он не умер, но куда-то исчез. Незадолго перед этим у Запрягаевых гостил старый Санга, они пили чай с отцом, о чём-то толковали. Похоже, отец тогда дал Санге взаймы деньги. Спустя
За Сангой в скором времени последовала и Сангашиха. На похоронах родителей Жамьяна не было, он как бы канул в небытие. Избушку Санги разобрали на дрова, и на том месте построили новый дом другие люди.
И вот сейчас перед Кешкой стоял тот самый Жамьян, так давно исчезнувший из посёлка, но уже не та худоба, а мужик в силе. Кешка тоже теперь был уже далеко не парнишка. Он был удивлён, что Жамьян мгновенно узнал его, тогда как сам, не будь остановленным, наверняка прошёл бы мимо.
– Откуда и куда путь держим, земляк, если не секретно? – Жамьян наконец отпустил кешкину руку.
– Да уж какой секрет! Домой еду, отец плох. От брата телеграмму получил, вызывает срочно.
– Вай-вай, болеет или как?
– Сам не знаю, Костя не сообщил.
Жамьян сочувственно поцокал языком.
– На город, значит… Автобус утром ушёл. Так-то частником можно, но они тоже по утрам едут. Ночевать надо…
– Гостиница-то работает?
– Зачем тебе гостиница?! Обижаешь, земляк. Ночуй у меня, моя Баирма будет рада!
– Но ты же куда-то направлялся…
– А… – махнул рукой Жамьян – никуда не направлялся… так просто. Промышлял… – непонятно хохотнул он.
– Как здоровье-то? – поинтересовался Кешка, когда они вышли на улицу. Жамьян шагал непринуждённо, слегка припадая на одну ногу.
– Здоровье ничего, ладно. Лама лечил. Шибко хороший лама.
Они какое-то время шли по главной улице, в одном из магазинов Кешка купил яблок и бутылку вина, а дальше Жамьян повёл его закоулками со сплошными лужами. Кешка, выбирая сухие места, невольно стал примечать дорогу обратно, чтобы завтра утром без проблем выбраться к автобусной остановке.
Наконец, они уткнулись в тупик и остановились у ворот. Жамьян, как показалось Кешке, с опаской открыл калитку.
– Баирма дома…
С той же нерешительностью, что и калитку, он открывал дверь в избу.
Даже беглого взгляда было достаточно, чтобы понять, что в этом доме прочно поселилась нужда. Само жилище трудно было назвать домом – это была обыкновенная «засыпнушка», утеплённая опилками и обшитая горбылём. Вопреки уверению Жамьяна, Баирма оказалась не столь радушна. Она долго и нешуточно что-то выговаривала Жамьяну на своём языке и, казалось, была готова прибить его мухобойкой. Кешка ничего не понимал из происходящего, тем более её речь, и чувствовал себя так, точно был соучастником Жамьяна в каких-то неведомых грехах. Он уже было собрался развернуться и выйти, как, наконец, Баирма сменила гнев на милость, и Жамьян представил его:
– Это Запрягаев Кешка… Иннокентий, вернее. Мой земляк. Друг из детства, – добавил он для большей убедительности.
Баирма посмотрела недоверчивым изучающим взглядом на Кешку. Когда же тот достал из дипломата вино, она мгновенно преобразилась.
– Проходите, пожалуйста, Иннокентий… Как будете по батюшке?
– Ильич.
– Проходите, пожалуйста, Иннокентий Ильич, будете гостем. Просим извинений за беспорядок. – Она кинулась вытирать стол, усыпанный битыми мухами. На столе вмиг появились разнокалиберные чайные чашки.