Россыпь
Шрифт:
– Как вода, Ранжил?
– Тёпленькая!
– Врёшь!
– Крест на пузе! – божился Ранжил.
Друзья покрывали себя мокрым песком и бросались в воду. Купались, само собой, голышом. Ныряли – кто дальше, плавали «по-собачьи» и «по-морскому», и даже немного «в размашку».
– Цапля, сделай «английский поплавок»!
Цапля охотно исполнял номер. Он набирал воздуха в лёгкие, нырял и, охватив колени руками, ждал, пока его не вытолкнет на поверхность. Всплывание происходило через несколько секунд, причём одним местом вперёд.
Публика приходила
На этот раз в довершение номера Воробей с размаху поставил на «поплавок» печать ладошкой, после чего Цапля перевернулся обратно, встал на ноги и, недоумённо оглядевшись, произнёс:
– Хвастуны!
Слово «хвастун» считалось самым ругательным словом в компании.
Все смеялись.
– Хвастуны! – ещё раз промолвил Цапля, выбредая из воды. На полпути до берега он вдруг остановился, точно натолкнулся лбом на невидимое препятствие, и оцепенел, переменившись в лице. Тревога мгновенно передалась остальным – все разом, как по команде, прекратили купаться и воззрились на берег.
На крутояре, усмехаясь, раздувая усы, стоял, как изваяние, Санга. Жестом руки он призывал их продолжать купаться.
Никто не шелохнулся.
– Давай поплавок! – сипло рассмеялся Санга.
Ни движения. Тогда Санга медленно спустился вниз, поднял чьи-то брошенные на траву штаны. Из кармана тех штанов достал свистульку, повертел в руках, размышляя над её предназначением и, жмурясь, посвистел с таким насмешливым видом, точно это была не свистулька, а постыдная соска. Из другого кармана тех же штанов он неожиданно вытащил окурок, а затем спички. Радостное изумление озарило лицо Санги.
– Чей штаны? – поинтересовался Санга.
Воробей побледнел.
Засим было гробовое молчание. Видимо, поняв, что ответа ему не дождаться, Санга на виду у всех стал собирать остальные штаны. Это было откровенной, неслыханной наглостью, бесчинством, вызовом.
– Ты!.. – наконец опомнился Воробей.
– Скажем на тебя!
– А? – Играя под дурака, Санга приложил руку к уху. – Шебо говорил? Кто курит, сказать, верно, надо. Варнак! – Он показал всем найденный окурок и демонстративно вдавил его в землю своим стоптанным сапогом. – Папирос курит, «нюхать табак» не даёт… Неси табак! Не хочет… – пояснил он сам себе. – Но, ладно. Не хочешь – как хочешь… Санга дела знает…
С этими словами он, усмехаясь, сложил себе на руку все собранные штаны, поднялся на бугор и неторопливо пошёл в сторону своего двора с видом человека, добросовестно исполнившего свой долг.
Тягостная тишина зависла над Заливом.
По мере того, как Санга удалялся, пацаны молча выбредали из воды. Ранжил теперь уже не смеялся, что оказалось совершенно ему не к лицу.
Померкло над Заливом июльское солнце. Братва была повержена в состояние безысходности, чёрного уныния. Неизвестно, что было делать дальше… Одно оставалось непреложным: когда-то надо идти к Санге, давать «нюхать табак», выручать штаны. Такое положение дел никто не хотел признавать первым, из-за
– Хоть бы у него обвалилась кузница и придавила бы его… – выразил кто-то пожелание, которое упало в благодатную почву. Они наперебой желали Санге всяческих бед и несчастий, обретая друг с другом былую солидарность. Отведя душу, смолкли, так как ничего не менялось. Предстояло идти к ненавистному Сангашке.
Наконец, в смутной надежде, что всё как-нибудь обойдётся, не сговариваясь, впереглядку, они потянулись ко двору Санги, робкой гурьбой протиснулись в калитку.
Санга сидел у себя в пристройке, «мазал горло». Увидев пацанов, он несказанно обрадовался.
– Табак принёс… Заходи. Пошто боишься, однако, я не кусаюсь.
В пристройке было грязно, пахло кислым молоком, аракушкой. В избе гремела посудой Сангашиха.
Санга издевательски улыбаясь, оглядывая переминающихся с ноги на ногу посетителей, достал из кучи первые попавшиеся под руку штаны с брезентовыми заплатами на коленях.
– Это чей?
– Цапли.
– Кто такой Сапли?
Цапля выступил шаг вперёд и почесал ногой о ногу. Когда
Санга привстал из-за стола и подался вперёд, он исторг интересный звук «ы-ы-а…» и попятился в угол. У Санги лукаво блеснули глаза. Собрав свои корявые пальца в щепотку, он сделал резкое движение по направлению к цаплиному «табаку». Цапля вскрикнул и, не помня себя, вылетел в дверь.
Санга рассмеялся.
– Однако, трус, – резюмировал он, поднимая с пола другие штаны. – Это чей?
– Мои, – признался Сорока.
– Иди ближе.
Санга повторил движение, что перед этим к Цапле, затем по-бычьи, шумно втянул в себя воздух, притворно чихнул, делая вид, что «табак» очень крепкий.
– Молодес… Бери свой штаны. И все бери, – вдруг сломался он. – Саплин бери тоже. Приходи завтра кузница, дарить буду, как его… самокат называется. Другой игрушка имеется.
Заполучив штаны, братцы мгновенно оделись.
– А ножики вы умеете делать? – не без дальнего умысла, осмелев, поинтересовался Воробей.
– Умею, как же.
– А пистолет?
– Умею.
– И даже танка? – не утерпел жизнерадостный Ранжил, желая до конца выяснить способности Санги.
– И все умею. Приходи кузница.
Из избы вышла Сангашиха, высокая крепкая старуха в чёрном халате с листом сушенной арцы в руках.
– Карман есть, нет ли? – Щедро оделив их арцой, она сгребла остатки в мешочек. – Это Сапли. Бедный, пугался…
Друзья переглянулись, повеселели. Как-то само собою становилось очевидным, что Санга не такой уж и страшный, и выходило так, что Залив, похоже, теперь был для них свободен беспрепятственно и навсегда. Сангашиха участливо смотрела на них и беззвучно смеялась, обнажая красные дёсны.
Визитёр
В дверь постучали.
– Да-да! – откликнулся Прокопий, сидевший на уголке дивана и чинивший подвешенную на шнуре сеть.
Стук повторился.