Россыпь
Шрифт:
Тем временем Ульяна Парфентьевна скрылась в доме, саданув дверью так, что Пират, вожделенно ожидавший продолжения невиданной доселе щедрости, вздрогнул, зевнул и понуро подался прочь.
Пётр Петрович размашистыми прыжками на носках, с ноги на ногу, покрыл расстояние до крыльца, потихоньку с опаской приоткрыл дверь.
– Уля, а, Уля? У меня скоро ноги отвалятся…
– Ой, да хоть бы у тебя не только ноги, хоть бы у тебя между ног чё-нибудь отвалилось! – Ульяна Парфентьевна за кольцо приподняла половицу и, достав ботинки, швырнула их к порогу. – Скоро год будет, как после
– Сделаю, Уля, прямо счас сделаю! – одной рукой держась за колоду, другой надевая ботинки, с жаром изъявил свою готовность Пётр Петрович.
– «Счас сделаю!» Смотри-ка, какой услужливый стал! Ты бы вон к молодке пошёл, который год, бедная, без мужика живёт, у неё-то найдётся, где тебе руки приложить! Заодно бутылочку поставит на стол, пирогами – улонами накормит, да и под бок к себе подпустит, бессовестная твоя голова!
Самоволка
Зимним вечером к заезжему дому центральной усадьбы промхоза прибыл обоз из трёх лошадей при двух ездоках. Это дядя Митя со своим напарником Прокопием привезли на сдачу звериное мясо из своего дальнего посёлка, находящегося в ста километрах ниже по течению Витима. Три дня кочевали таёжники по целику, набродившись в наледях, намучившись в торосах, намёрзлись. В этой увязке у дяди Мити ещё на реке вызрел конкретный и вполне обоснованный, по его разумению, план, и сейчас он был озабочен лишь тем, успеет ли в магазин до его закрытия.
– Ты, Прокоп, распрягай коней, да поставь их на выстойку, – как старший распорядился дядя Митя, – а я, это самое.., в самоволку. В лавку смотаюсь, пока не стемнело. Мясо не трогай, в амбар вместе перетаскаем, от собак только досмотри, да печку натопи. – Он бросил на воз пимы, тулуп и ходко направился в магазин.
Успел вовремя – уже закрывала ставни. Догадываясь, что человек с дороги, продавщица с пониманием отпустила ему бутылку «Рояля», папирос, два килограмма яблок в пакете. Поведала доброжелательно: «К празднику самолётом подкинули».
По старой памяти дядя Митя знал, что где-то рядом здесь столовая и, размышляя, пока там Прокопий натопит печку, решил «перехватить », а самое главное – согреться. Всё равно напарник ему в этом деле не товарищ. Чудак человек – не то, что вино, даже заваренный чай не пьёт, голимо кипяток. А ещё таёжник называется…
Столовая точно находилась рядом, за углом. Посетителей не было, и дядя Митя прошёл прямо к раздаточному окошку. В глубине затемнённой кухни гремела посудой повариха, она же раздатчица.
– Столовая закрыта! – отрезала она незамедлительно.
– Покорми с дороги!
Повариха критично осмотрела дядю Митю, молча взяла тарелку, положила на неё из кастрюли три котлеты, два кусочка хлеба, налила стакан чая.
Дядя Митя попросил чистый стакан и холодной воды.
– Щас! – вызверилась повариха, без труда догадываясь, для чего ему понадобилась вода и пустой стакан.
Удовлетворённый, дядя Митя сел за стол подальше от окошка, распечатал бутылку, налил полстакана. Долил воды до краёв и, помешав вилкой, хряпнул. «А то она даст спирту поспеть, как раз!» – глянув в сторону кухни, подумал он себе в оправдание. И верно.
– Ты это… не ресторанничай тут! – Буквально через минуту выглянула в окошко повариха.
Дядя Митя повторял процедуру до каждой котлеты.
– Выметайся отсюда! – велела сурово и непреклонно вышедшая в зал повариха. – Покорми его с дороги… До тебя сидел один, кобенился, тоже «с дороги». Свой, идол, надоел, да на вас тут смотри!..
Она, готовая уходить, щёлкнула выключателем, оставив одну светящуюся лампочку на выходе.
Верняком чуя, что дело набирает худой оборот, дядя Митя стал шарить на столе пробку. То ли она упала на пол, то ли он машинально затолкал её куда-то в карман, но в сей момент её не оказалось, и дядя Митя, недолго думая, достал пачку денег, туго скрутил, заткнул ими бутылку. Встал из-за стола и, чувствуя себя победителем, дурашливо раскланялся:
– Привелико вам благодарен… Адью, мадам, мерси…
Спирт крепко шибанул ему в голову. Свежий воздух, мороз, крепкая поддержка в желудке привели его в состояние благодушия и полнейшей уверенности в себе.
Тем временем порядком стемнело.
– Это была столовая, – рассуждал дядя Митя, шагая по слабо освещённой улице, – а это будет, стало быть, магазин. Значит, заезжка должна быть по левую руку. Где моя левая рука? Вот она, моя левая рука!
На его бормотанье откуда-то из подворотни выскочила здоровенная собака и стала наседать сзади.
– Имею я право пройти по улице как человек! – с чувством большого достоинства отчитал он псину и резко плюнул ей в морду. Пёс опешил, сбавил пыл и, наконец, отстал.
«Вот она, моя отель. Отель-мотель номер один, – обрадовался дядя Митя, различив в темноте избу. – Чё-то свет не горит…» Но, подойдя вплотную, обнаружил, что никакая это не заезжка, а сарай, которого раньше вроде и не примечал. «Что за чёрт, тут же где-то она, заезжка!» Он толкнулся в другую сторону, но и там пошли какие-то задворки. Хотел снова выйти к магазину, но и магазин теперь был неизвестно где. Отчаявшись самостоятельно выйти к заезжке, дядя Митя решил зайти на огонёк в первую же избу и спросить дорогу к своей гостинице. Как порядочный человек он постучал в дверь и, насилу преодолев порог, предстал этакий бравенький перед взором хозяйки.
Дородная женщина пожилых лет сидела на прялке и, держа толстую, уже готовую к перемотке, веретёшку на отлёте руки, смотрела на него поверх очков.
– Здра-а-астуй, – пропела она. – Ты кто такой будешь?
В избе было душно и так жарко натоплено, что дядя Митя в одну минуту сомлел. Он смотрел на пряху, она же изучающе, в упор смотрела на него. Они глядели друг на друга так, точно каждый только что совершил для себя некое открытие.
Дяде Мите отчего-то вдруг сделалось смешно.