Ротмистр Гордеев 2
Шрифт:
Глава 5
Красиво уйти не получается. Да, мы разгромили три батальона, выдвинутых из Гунцзиво, но это далеко не последние воинские части в округе. В подтверждение получаю от арьергарда известие: со стороны Танчуна по нашим пятам идут джапы, и на вопрос — сколько их, следует простой ответ — до хрена! В смысле, так много, что сказать сложно.
А нас уже меньше полусотни, мы прём на себе кучу всего, включая пополненный из вражеских запасов боекомплект.
К тому же мы только-только вышли из боя, многие устали и вымотаны.
Японцы, конечно, тоже отмахали приличное расстояние — уже три с лишним десятка вёрст. Они в курсе об учинённым нами разгроме, наверняка в их ряды влились и солдаты из той колонны пленных, которую я отправил под руководством Такатоси.
Сейчас японцы полны решимости взять реванш, потому и чешут за нами с удвоенной силой. Темп они набрали быстрее нашего, дистанция между японским авангардом и моим арьергардом всё меньше и меньше, скоро сократится до дистанции винтовочного выстрела. Иногда мне кажется, что я спиной ощущаю вражеские взгляды, и кто-то из стрелков получше выцеливает меня.
Одно радует — против нас действуют пехотные части. Будь среди них кавалерия, пришлось бы совсем кисло. Но и пока отнюдь не сладко.
На ходу проводим маленький военсовет с троллем.
— Люди ваши, вам и решать, — отводит взгляд в сторону он. — Но, если вас интересует моё мнение — нам не оторваться. Давайте остановимся и дадим бой… От японцев нам не уйти, так давайте хоть погибнем достойно!
Сообщаю, что у меня несколько иные планы на ближайшее будущее и прямо сейчас погибать во славу Царя и Отечества не собираюсь.
Мы не успеем подготовить позиции, не спасут даже пулемёты — несколько тысяч японцев без особых проблем размотают наш маленький отряд.
— Тогда что делать? Уж не собираетесь ли вы выкидывать белый флаг?! — зло щерится тролль.
Хоть это и будущий президент Финляндии, пока что он — боевой русский офицер, и любая мысль о плене звучит для него хуже предательства.
— Ни в коем разе! За кого вы меня принимаете, Карл Густавович!
— Тогда я решительно не понимаю ход ваших мыслей. Японцы вот-вот нас настигнут…
Я несколько минут назад принял трудное решение.
Вызываю Жалдырина.
— По вашему приказанию прибыл! — козыряет он. — Какие будут распоряжения, вашбродь?
Вроде устал как собака, а держится молодцом. Только впалые щёки и взгляд выдают крайнюю степень измотанности.
— Слушайте приказ! Врага необходимо задержать. На сколько именно — сказать не могу… хотя бы на час — на два. Лучше твоей пулемётной команды с этой задачей никто не справится.
Оба мы понимаем, что я фактически обрекаю его и остальных пулемётчиков на верную смерть. Задержать японцев реально, особенно если занять позиции на нескольких сопках, стоящих от нас в отдалении. С них, как с господствующих высот, можно встретить противника кинжальным огнём, но японцы — ребята настырные, если надо — пойдут вперёд по трупам своих же, как было в Порт-Артуре. Рано или поздно, высоты возьмут. В этом никто не сомневается.
Времени на отход у пулемётчиков будет мало. Если быть точнее — его вообще не будет, спасти парней может только чудо. У меня как назло такого в рукаве нет.
— Слушаюсь, вашбродь! — спокойным тоном отвечает Жалдырин.
Наверное, он уже мысленно прощается с родными, отцом, матерью, братьями и сёстрами, с моряками из его экипажа.
Но это война, а Жалдырин — солдат.
Обнимаю его до хруста костей.
— Спасибо!
— Потом скажете, вашбродь, — вдруг улыбается он.
— Обязательно.
Жалдырин уходит к своим. Краем глаза замечаю, как его команда достаёт из заплечных сидоров белые нательные рубахи. Надевает на себя новую рубаху и Будённый. Блин, если он останется там — как сильно изменится ход истории?
В горле застревает ком, глаза предательски чешутся.
— Понимаю ваши чувства, — ловит мой взгляд Маннергейм.
— Сейчас от этих героев зависит жизнь всего отряда, — говорю я.
Мы уходим, оставляя за своей спиной простых русских ребят, которые приготовились встретиться со смертью и как можно дороже отдать свою жизнь.
Через десять минут слышим работу «максимов» и «гочкисов», японцам пока нечего противопоставить этому огненному натиску. Характерных винтовочных выстрелов почти не слышно.
Отзвуки боя ещё долго преследуют нас, а потом… Потом вдруг становится слишком тихо.
Скоробут осеняет себя крёстным знамением.
— Упокой господь душу рабов грешных!
Глядя на него, крестятся и остальные.
Смотрю на часы: пулемётчики подарили нам целых три часа. Ещё столько же японцы потратят на зализывание ран. За это время мы отмахали ещё добрых верст десять-двенадцать.
Даю людям короткий привал, и пусть ноги гудят со страшной силой, обхожу отряд. Каждый из этих бойцов сейчас на вес золота.
— Ничего, парни! Скоро наши — выйдем к ним, пойдём на отдых — в баньке попаримся, девок поваляем…
Солдаты улыбаются, они верят мне, как командиру, а меня самого охватывают сомнения — да, передовая близко, но на то она и передовая: прежде чем прорвёмся к своим, предстоит преодолеть вражеские окопы, и те, кто в них сидят, тоже умеют воевать.
У нас достойный противник, если относиться к нему снисходительно — быстро столкнёшься с суровой действительностью.
Пока сижу и пью из походной фляжки тёплую воду, в голову приходит мысль — а что если всё, что мы сделали, было зря? Да, поколошматили мы японцев изрядно, по тылам прогулялись хорошо, но в масштабах всей войны — это ведь комариный укус, не больше. Максимум — отодвинем сроки японского наступления, возможно, где-то оно окажется не столь интенсивным, как было задумано.
Однако если брать ситуацию в целом — никакого перелома в войне нет, Порт-Артур в осаде, мы чаще обороняемся, чем идём в атаку…