Ровесники. Герой асфальта
Шрифт:
– Виталь… - Изо всех сил стараясь задавить в себе приступ рыданий, я приблизилась к парню. – Вставай, пойдем отсюда скорее… Пошли…
Он послушался – беспрекословно сел на полу, всхлипывая разбитым носом и глотая слёзы. Я подбодрила его еще интенсивней:
– Поднимайся…Давай…Пошли на улицу…
Как же это сложно – делать вид, что ничего не случилось! Я плохо играла, и голос мой звучал убийственно. За дверью слышались шаги – Павлецкий-старший невозмутимо занимался какими-то своими делами: ходил из комнаты в кухню, открывал шкафы и холодильник. Инцидент, по его мнению, был полностью исчерпан. А Виталик, как поднялся, так
Я тихонько тронула Виталика за растрёпанные волосы:
– Пойдем…Не плачь…
– Я не плачу. – Огрызнулся он, правда, тоже тихо и беззлобно, но руки от лица так и не отнял. Я решительно потянула его за собой. Делать тут было нечего. Одевались мы молча и как можно быстрее. В этой квартире воздух давил на плечи своей тяжестью, его было трудно вдыхать, поэтому, оказавшись на улице, я еле отдышалась. В глаза било нестерпимо яркое солнце, всё вокруг радовалось и смеялось хорошей погоде, а там, откуда мы только что вырвались, стояло вечное ненастье, словно когда-то давно бог проклял квартиру Павлецких за некий страшный грех, и все её жители теперь мучились от злобы и взаимного непонимания.
Свежий воздух даже на Виталика оказал благотворное воздействие – он наконец-таки осмелился на меня посмотреть.
– Я так больше не могу.
– Что – не можешь? – Меня зазнобило.
– Не могу. Жить тут больше не могу. Ноги мои там больше не будет.
Я поняла, что он не шутит – обстоятельства были не те. Однако и заявление это принять всерьёз было невозможно.
– Виталь, не дури. О маме подумай, она-то в чём виновата?
– А я в чём виноват? Что я сделал?! – Он снова готов был заплакать от обиды и перенесённого только что унижения. – Сколько я себя помню – всегда так! За что?!
Казалось, что это Я обязана дать ему ответ на поставленный вопрос. Виталик смотрел мне в глаза возмущённо и требовательно, а я и сама терялась в догадках, и кто бы мне самой объяснил – В ЧЁМ ДЕЛО?
– Всё равно… Куда же ты пойдёшь?
– Не знаю…Ещё не решил. – Виталик говорил тихо и вдруг сорвался на отчаянный крик. – Я не могу больше здесь жить!!! Я ненавижу этот дом! Я всё тут ненавижу!!!
Я порывисто обхватила его за шею, не помня себя, начала целовать в лицо. Губы ощущали солёный привкус крови – её Виталик так и не успел до конца смыть. Сердце разрывалось на части, сейчас я любила его до беспамятства, до дрожи, я захлёбывалась нежностью и состраданием, я хотела спасти его от всех бед, разделить с ним его горе, взяв на себя львиную их часть. И чтобы он почувствовал это. Чтобы понял, как я его люблю – такого, какой он есть, со всеми его слабостями и сомнениями, со всеми его тайными комплексами, несмотря на которые Виталик всё-таки оставался самым лучшим парнем на свете.
Так бы и простояли мы возле подъезда ещё очень долго, пока ноги наши не примёрзли к заснеженной земле, но тут наше уединение нарушила возникшая из ниоткуда «святая троица». Шумляева я узнала сразу. Его «шакалов» - Ковальчука и Викинга видела впервые. Признаться, более разношёрстную компанию редко где можно было повстречать: долговязый, широкоплечий
Несмотря на явное дружелюбие со стороны местных отморозков, при их приближении я как-то инстинктивно сжалась и постаралась отодвинуться от Виталика.
– Здорово. – Поприветствовал нас Шумляев от общего имени. – Чё вы тут балдеете? Холод собачий…
– Да так…Гуляем. – Виталик уже успел полностью успокоиться и взять себя в руки. Правильно, незачем всем демонстрировать своё настроение.
– Гуляете? – Викинг выступил вперёд, пригляделся к Виталику бледно-голубыми, почти бесцветными глазами навыкате. – А с мордой чё? С лестницы нае…нулся?
Шумляев и Генка громко заржали. Да уж… Серого вещества в мозгах у этих ребят было меньше мизера. Неужели Виталик умеет находить с ними общий язык? Да и не только он… Вся Канарейкина тусовка когда-то с ними дружила. Я попыталась представить каждого из этой шайки рядом с умницей Вадимом и не смогла. Слишком уж он от них отличался – ну просто небо и земля. Впрочем, даже среди хороших ребят равных Канарейке нет. И сам он друзей себе выбирает вовсе не по уму. Так моё ли это вообще дело?
Похоже, я слишком увлеклась созерцанием новых приятелей Виталика – Ковальчук, хмурясь, дёрнул толстыми, красными как яблоки щеками:
– Чё ты на меня так уставилась? Влюбилась что ли?
– С первого взгляда. – Не удержавшись, отпарировала я удар. Сейчас просто необходимо было самоутвердиться перед этой тёмной компанией. Слабость мне бы здесь не простилась. Тот вызывающий тон, что я выбрала, был единственно верным, иначе с такими людьми разговаривать было нельзя – возникал реальный риск быть заклёванной.
– Серьёзно? – Генка опять по-дебильному загоготал. – Тогда давай жениться, чё зря время терять?
– А я замужем.
– Да ну?! Во вмазался!
– Ладно, Ген, кончай. – Толяну нравилось наблюдать за нашей ершистой перепалкой, у него, по всему видать, вообще сегодня было отличное настроение. – И стоять тут надоело уже. Пойдем, посидим, у меня праздник сегодня.
– Какой? – Поинтересовался Виталик исключительно ради приличия. Мыслями он был где-то далеко.
– Брательник с зоны вернулся. Гулянку закатил, всех приглашает. Идёте? Выпивка халявная, колёса. Оторвёмся на всю.
До сих пор я была уверена, что Виталика ни выпивкой, ни тем более колёсами соблазнить невозможно. Но он совершенно неожиданно произнёс:
– Сейчас идём…
39
В доме под номером девятнадцать, что недалеко от бахчинского рынка, Толян Шумляев никак не мог проживать – слишком далеко он находился от места проживания Вадима и Виталика, а, насколько я успела понять, все трое они выросли в одном дворе. Тем не менее, вся наша компания в количестве пяти человек сейчас направлялась именно в эту «хрущобу» - на праздник.
Какого характера этот «праздник» можно было определить, не заходя в подъезд. Откуда-то из района третьего этажа на полную катушку гремела музыка. Что-то блатное и неприличное. Поднимаясь по грязной лестнице, загаженной то ли кошками, то ли неким подобием людей, я с ужасом представляла, где сейчас окажусь и тормозила от страха.