Ровесники. Герой асфальта
Шрифт:
Бедная Галина Петровна, какое счастье, что ей не пришлось на это смотреть! Сейчас просто необходимо было вызвать милицию. Пока не поздно! Но бросать Виталика одного я почему-то панически боялась – он, при всей своей ярости, был гораздо слабее отца – зрелого, полностью оформившегося мужчины. Павел Андреевич довольно быстро сломал сопротивление сына – повалив на пол, исступленно пинал его ногами и кричал, кричал что-то вне себя от бешенства. Виталик пытался вставать, снова падал и, закрывая голову руками, в свою очередь посылал в адрес отца оскорбления и ругательства.
– Не надо!!! Что вы делаете?!! Перестаньте!!! Не надо-о!!! –
Он сам решил, когда ему следует остановиться – не настолько уж и пьян был Павлецкий, чтобы полностью потерять над собой контроль.
– Подерёшься у меня ещё, гнида…Руки оторву… И чтоб ни одной сучки я тут больше не видел. Ты понял меня? Понял, я спрашиваю?!
– Понял…
Когда Павел Андреевич вышел из комнаты, захлопнув за собой дверь, Виталик ещё какое-то время продолжал лежать на ковре. Мне было до слёз его жалко, но откровенно выразить свои эмоции я боялась – самолюбие Виталика и без того перенесло сейчас слишком ощутимый удар. Сострадание добило бы его окончательно.
– Виталь… - Изо всех сил стараясь задавить в себе приступ рыданий, я приблизилась к парню. – Вставай, пойдем отсюда скорее… Пошли…
Он послушался – беспрекословно сел на полу, всхлипывая разбитым носом и глотая слёзы. Я подбодрила его еще интенсивней:
– Поднимайся…Давай…Пошли на улицу…
Как же это сложно – делать вид, что ничего не случилось! Я плохо играла, и голос мой звучал убийственно. За дверью слышались шаги – Павлецкий-старший невозмутимо занимался какими-то своими делами: ходил из комнаты в кухню, открывал шкафы и холодильник. Инцидент, по его мнению, был полностью исчерпан. А Виталик, как поднялся, так и сидел теперь, закрыв лицо ладонями. Была бы его воля, он, казалось, провалился бы сейчас сквозь землю, сгорел бы заживо от невыносимого стыда, и я уже сама мысленно была готова убить Павла Андреевича – в стремлении выставить своего сына слабаком он, конечно, преуспел. После такого поражения Виталик вряд ли сможет себя уважать. Положение было ужасным.
Я тихонько тронула Виталика за растрёпанные волосы:
– Пойдем…Не плачь…
– Я не плачу. – Огрызнулся он, правда, тоже тихо и беззлобно, но руки от лица так и не отнял. Я решительно потянула его за собой. Делать тут было нечего. Одевались мы молча и как можно быстрее. В этой квартире воздух давил на плечи своей тяжестью, его было трудно вдыхать, поэтому, оказавшись на улице, я еле отдышалась. В глаза било нестерпимо яркое солнце, всё вокруг радовалось и смеялось хорошей погоде, а там, откуда мы только что вырвались, стояло вечное ненастье, словно когда-то давно бог проклял квартиру Павлецких за некий страшный грех, и все её жители теперь мучились от злобы и взаимного непонимания.
Свежий воздух даже на Виталика оказал благотворное воздействие – он наконец-таки осмелился на меня посмотреть.
– Я так больше не могу.
– Что – не можешь? – Меня зазнобило.
– Не могу. Жить тут больше не могу. Ноги мои там больше не будет.
Я поняла, что он не шутит – обстоятельства были не те. Однако и заявление это принять всерьёз было невозможно.
– Виталь, не дури. О маме подумай, она-то в чём виновата?
– А я в чём виноват? Что я сделал?! – Он снова готов был заплакать от обиды и перенесённого только что унижения. – Сколько я себя помню – всегда так! За что?!
Казалось, что это Я обязана дать ему ответ на поставленный вопрос. Виталик смотрел мне в глаза возмущённо и требовательно, а я и сама терялась в догадках, и кто бы мне самой объяснил – В ЧЁМ ДЕЛО?
– Всё равно… Куда же ты пойдёшь?
– Не знаю…Ещё не решил. – Виталик говорил тихо и вдруг сорвался на отчаянный крик. – Я не могу больше здесь жить!!! Я ненавижу этот дом! Я всё тут ненавижу!!!
Я порывисто обхватила его за шею, не помня себя, начала целовать в лицо. Губы ощущали солёный привкус крови – её Виталик так и не успел до конца смыть. Сердце разрывалось на части, сейчас я любила его до беспамятства, до дрожи, я захлёбывалась нежностью и состраданием, я хотела спасти его от всех бед, разделить с ним его горе, взяв на себя львиную их часть. И чтобы он почувствовал это. Чтобы понял, как я его люблю – такого, какой он есть, со всеми его слабостями и сомнениями, со всеми его тайными комплексами, несмотря на которые Виталик всё-таки оставался самым лучшим парнем на свете.
Так бы и простояли мы возле подъезда ещё очень долго, пока ноги наши не примёрзли к заснеженной земле, но тут наше уединение нарушила возникшая из ниоткуда «святая троица». Шумляева я узнала сразу. Его «шакалов» - Ковальчука и Викинга видела впервые. Признаться, более разношёрстную компанию редко где можно было повстречать: долговязый, широкоплечий Толян каланчой возвышался над рыхлым, толстощёким Ковальчуком и патлатым, белобрысым Викингом. Я почему-то сразу определила, что это именно он носит такую интересную кличку – внешность говорила сама за себя.
Несмотря на явное дружелюбие со стороны местных отморозков, при их приближении я как-то инстинктивно сжалась и постаралась отодвинуться от Виталика.
– Здорово. – Поприветствовал нас Шумляев от общего имени. – Чё вы тут балдеете? Холод собачий…
– Да так…Гуляем. – Виталик уже успел полностью успокоиться и взять себя в руки. Правильно, незачем всем демонстрировать своё настроение.
– Гуляете? – Викинг выступил вперёд, пригляделся к Виталику бледно-голубыми, почти бесцветными глазами навыкате. – А с мордой чё? С лестницы нае…нулся?
Шумляев и Генка громко заржали. Да уж… Серого вещества в мозгах у этих ребят было меньше мизера. Неужели Виталик умеет находить с ними общий язык? Да и не только он… Вся Канарейкина тусовка когда-то с ними дружила. Я попыталась представить каждого из этой шайки рядом с умницей Вадимом и не смогла. Слишком уж он от них отличался – ну просто небо и земля. Впрочем, даже среди хороших ребят равных Канарейке нет. И сам он друзей себе выбирает вовсе не по уму. Так моё ли это вообще дело?
Похоже, я слишком увлеклась созерцанием новых приятелей Виталика – Ковальчук, хмурясь, дёрнул толстыми, красными как яблоки щеками: