Ровно в полночь
Шрифт:
– Я имел в виду, что он – алкоголик! – бросил я, – и к полуночи рассусолится и способен будет только ныть.
Девушка вылетела из кресла, как пружина.
– Кто вам это сказал?! Почему ему нельзя выпить? Он ранен!
Я удивился, не ожидая увидеть ее в роли адвоката, и взял тоном ниже.
– Он ранен, но это не меняет факта, что у него начался запой.
Она повернулась к Лоуэллу.
– Харви, это правда?
Он пожал плечами и улыбнулся.
– Откуда мне знать? Это нужно спросить у профессора Кейна.
Девушка вновь
– Почему вы так уверены?
Я устало покачал головой.
– У вас есть возможность убедиться. К полуночи пользы от него будет не больше, чем от малыша с игрушечным пистолетом.
Он содрогнулся – и мне в грудь уставился ствол револьвера, бокал в его левой руке уже не дрожал. Полбутылки коньяка 1914 года с бокалом шотландского виски ухудшили реакцию, но он не достиг еще той стадии, когда от пары рюмок вы воспаряете ввысь. Я перевел дыхание, не сводя глаз с револьвера.
– Попробуй повторить этот фокус, когда я буду знать, что партнер вздумает мне угрожать.
Он хмыкнул.
– Скажем, в полночь?
Потом сунул револьвер за пояс и заправил в брюки рубашку. Только теперь он обратил внимание на воцарившуюся тишину. Некоторое время все молчали, потом Жинетт опустила руку из-за спины и бросила маленькие садовые вилы на клумбу. Острия с хрустом вонзились в землю. Харви широко раскрыл глаза, а она спокойно сказала:
– Я стала играть в такие игры гораздо раньше вас, мистер Лоуэлл, и тогда они обходились куда дороже.
Харви внимательно всех оглядел. Мисс Джермен, хмурясь, наблюдала за ним. Он допил бокал и кивнул.
– Похоже, профессор хитрее, чем мне казалось. Так что дальше?
– Лучше всего принять пару таблеток и лечь спать.
Мисс Джермен спросила:
– Харви, это правда?
– Как будет угодно профессору. – Он повернулся и с окаменевшим лицом ушел с террасы в дом.
– Может кому-то присмотреть за ним? – неуверенно спросила мисс Джермен.
Я пожал плечами.
– Я не возражаю. Но этого ему и хочется: чтобы кто-нибудь сидел рядом и ругал его. Чтобы было на кого свалить вину или навести револьвер. Кто-нибудь на роль врача. Лишь бы не вспоминать, что он единственный, кто может все решить.
– Профессор Кейн решит все ваши проблемы! – с вызовом бросила она.
– Я не решаю, а только ставлю диагноз. Один врач посоветовал пациенту-ревматику превратиться в мышь, ведь у мышей не бывает ревматизма. Я, как и он, деталями не занимаюсь. Но если вас интересует мой диагноз, нате: Харви пришлось убить немало людей, и он прекрасно сознает, что придется убивать и дальше. Не каждый может жить с подобной ношей. Но вам зачем все это?
Она вздернула подбородок.
– Он мне нравится.
– Вчера он вам не нравился. Вчера вы говорили, что мы – пара голливудских гангстеров.
Она замялась.
– Я изменила свое мнение о нем. Нет, простите, я была не права насчет вас обоих. Но если вы его прекрасно понимаете, то почему не можете помочь?
Я
Она вскочила, крепко обхватила себя руками, с минуту постояла так, невидяще уставившись в зеленую долину, затем резким движением разомкнула руки и повернулась, чтобы уйти.
– Пойду поговорю с ним.
Я поспешно заметил:
– Харви сам все знает. Он выдержал "сухой закон" целых три дня, потому что понимал, что нельзя смешивать оружие и выпивку. И он себя не обманывает. Нужен только достаточно веский импульс, чтобы менять образ жизни. Перестать убивать может оказаться недостаточно.
– Что вы имеете в виду?
– Что не всегда важно, почему человек стал алкоголиком. Алкоголь сам и причина, и следствие. И ему нужна убедительная причина, чтобы бросить пить. Очень веская.
Она не отводила глаз, потом медленно кивнула и скрылась в доме.
17
Жинетт проводила ее глазами.
– Ты пытался внушить ей, что она может стать такой причиной?
Я пожал плечами.
– Просто дал понять, что церковные брошюры и чашка какао тут не помогут.
– Способа вылечиться действительно нет?
– Один случай на сто, как говорят врачи.
– Но девушка достаточно хороша, чтобы верить в чудо даже его сотворить. – Жинетт взглянула на меня. – А он – тот ли единственный на сотню?
– Он один на несколько миллионов. Немногие становятся профессиональными телохранителями такого класса? В Париже его считают третьим, – я поправился, – после гибели Бернара – уже вторым.
Жинетт спустилась в сад, я шел рядом.
– А каким считают тебя, Луи?
– Я – не наемник.
– Ну да, конечно. Ты генерал, а не простой стрелок. Сейчас ты решаешь, где состоится битва. И думаешь, что в этом все дело. И что тебя этот огонь не сожжет никогда – не то что других. Видишь, теперь и я знаю, как мыслит профессионал: в любой момент в любом месте побить соперника. Как пилот истребителя или рыцарь в латах, вечно в поисках очередного дракона. Всегда. Пока последний дракон его не погубит. А этот последний найдется всегда. И для Ламбера, и для тебя.
– И все-таки я не наемник, Жинетт.
– Им не был и Ламбер. Знаешь, как он погиб?
– Читал в газетах. Несчастный случай на яхте у берегов Испании.
– И ты в это поверил, Луи?
Я пожал плечами.
– Мне это показалось странным, но оснований сомневаться не было.
– Мы держали яхту возле Монпелье, там, где вы с Ламбером в свое время встречали оружие из Гибралтара и Северной Африки. Примерно раз в году он выходил в море со старыми друзьями-контрабандистами. Табак из Танжера, кофе и запчасти для Испании. Не ради наживы, а, как он говорил, чтобы тряхнуть стариной. Но однажды испанская береговая охрана оказалась бдительней обычного, и обстреляла их из пулеметов. Крайне неспортивно. Но им, возможно, просто не объяснили, что Ламбер занимался этим из спортивного интереса...