Рождение сверхновой
Шрифт:
Стоим с СонЁн рядом со сценой. Всегда есть такая точка, что сцену видно, а зал не в поле зрения.
— Она справляется, — констатирует СонЁн.
— Попробовала бы не справится, — бурчу я, — Столько времени меня терроризировала «дай песню, дай песню», и после этого флопнутся? Я её без соли в сыром виде сожрала бы.
СонЁн смеётся. В зал льётся умеренно весёлая песенка. Да, БоРам справляется. Зрители всё громче начинают подпевать. Вот интересно, в Японии вроде такого не было…
— Странно даже как-то, — задумчиво произносит СонЁн, — с тех пор, как ты с нами, мы ни разу нигде не провалились. Даже по мелочи.
— Я не могу провалиться, — заявляю с некоторой долей наглости, — Я принцесса сцены.
СонЁн смеётся, я раздумываю. На самом деле, могу и провалиться, конечно. Кто угодно может. Мне просто намного легче. Я читер, аватар богини, знания двух миров за мной и смею надеяться, лучше многих чувствую зрителя. Как тут флопнуться? Это сильно постараться надо.
Во Франции всё идёт, как по маслу. Немножко я тут заработаю. Немного по сравнению с Японией, но там я фортуну за хвост поймала. Для Европы у меня таких мощных заготовок нет. Поражаюсь сама себе, несколько миллионов долларов для меня уже немного. Когда-то от сотни тысяч в пляс от радости пускалась. И чего я так цеплялась за авторские? Гонорары айдолов на порядок больше, а как только я, — даже не до конца, — избавилась от плотной опеки агентства, то прикоснулась к по-настоящему большим деньгам.
Получается такая лесенка. Автор — сотни тысяч долларов в год. Само собой, успешный во всём мире автор. Исполнитель мировых хитов — миллионы долларов в год. Агентство или лейбл, который продаёт исполнителя — десятки, а может и сотни миллионов в год. Так-так… а что дальше? Путь развития агентства — не моя дорога. Пусть оно будет, талантов вокруг много, их надо пристраивать и на них можно зарабатывать. Но не агентство будет стволом моей будущей корпорации. Есть ещё одно дело, за которым я в Канаду полечу. И которое сулит мне сотни миллионов или единицы миллиардов. Читер я или не читер? Даёшь миллиард долларов в мой необъятный карман!
Потрясу ещё эту грушу под названием Франция. Больше не для себя, вокруг меня куча народу кормится. И те же французы меня ждали, а не обращать внимания на тех, кто меня любит, я не могу. Неправильно это.
Я тут снялась в одной рекламе, приглашают на другую. У меня в загашнике ещё одна песня, «Derniere Danse». Последняя, если не считать «Je suis malade» и «Je t’aime», которые я оставляю АйЮ. Она тут доснимет сливки, оставшиеся после «Короны». Флаг ей в руки. На концерт её не хватит, но в чарте она будет. Такие вот перспективы на ближайшее время.
За рекламу в фирме «Контиаль» я получила около четверти миллиона евро. Вот что независимость от агентства животворящая делает. ДжиХён начислили пятнадцать тысяч, ИнЧжон — двенадцать, кордебалетным — по пять. Конечно, я — продюсер и всё такое, но, как говорится, разница видна невооружённым глазом. Да и справедливо это. Зрители знать не могут, но сценарий-то мой. Я предложила сюжет, когда ко мне пристают украсить свои ножки нежным нейлоном, а я отказываюсь. И в конце вдруг ухожу именно в нейлоновых чулках. Вся такая, будто ни при чём, оно само как-то прилипло.
Когда предложила фирмачам, те сразу ухватились. Ну, и по ходу дела много чего по мелочи внесла. Короче, свои двести пятьдесят тысяч евро я заработала честно.
О, мой выход сейчас. Что там у меня? «Les hommes quipassent», — слушайте, медам и месье, и наслаждайтесь.
Марсель, театр оперы
6 марта, время 8 часов вечера.
Выполняю своё обещание марсельцам. И дебют песенки «Derniere Danse» приберегла именно для них. Здесь акустика превосходная, как в любом классическом оперном зале. И народу вполне, вместимость зала тысячу восемьсот человек и цена билета далеко не двести евро. В среднем, около тысячи. Публика соответствующая и репертуар для них сливки со всего лучшего. Японо-корейские напевы — долой, оставляем для разнообразия только пару англоязычных. Остальное — всё французское, и львиная доля работы лично мне. И пусть, за два концерта в этот день до нуля не сотрусь, и оплата соответствующая.
Раз это опера, то начинаем с классики. Я в длинном платье с огромным вырезом на спине. Подхожу к роялю, на котором сидит Мульча. Да, моё животное сегодня принимает участие в выступлении, привнеся в зал изрядное оживление. Подношу к её морде микрофон.
— Ну, что, начнём? — короткое мявканье в ответ.
— Хорошо. Что играть будем?
— Мя-а-а-у, Во-о-о-у!
— Музыку рая? Как скажешь, — сажусь на стул, открываю крышку, разминаю пальцы.
В зале мой диалог вызывает оживление, шёпотки, легким гулом витающим над залом. В этот гул пока осторожно вплетаются первые ноты волшебной музыки. Зал немедленно смолкает, я выхожу туда, в то пространство, где нет зрителей, где нет ничего реального, а только энергетические туманные облака…
Когда завершаю, зал не сразу понимает, что всё кончилось. Состояние транса не уходит сразу. Пользуюсь этим моментом.
— А теперь что? Лунную сонату?
— М-р-р-мяв! — подтверждает кошка.
Но пришлось сделать паузу, зрители опомнились и зарукоплескали.
Лунная соната, бессмертное произведение, производит не меньшее впечатление. Мне преподносят пару букетов. Вместе с цветами, в сопровождении Мульчи ухожу со сцены, и занавес за мной закрывается. Это не концерт, это всего лишь увертюра, концерт начнётся после того, как уберут рояль.
Всё, как обычно, всё, как всегда. И как на предыдущем концерте здесь же, зал слетел с катушек после песни «Derniere Danse». В этом сингле я развернулась, насколько позволяла музыка, играла тембром и регистром. Облако, отражающее песню и отношение зрителей к ней, сверкало так, что глазам было больно, хотя не глазами я это видела.
Все наши песни хороши, но эта, на мой вкус, шедевр.
Я умучилась раскланиваться, весь зал стоял на ногах. Вот как так можно? Это же Гранд-Театр, тут даже самые бешеные восторги должны быть сдержанными. Бисовать я отказалась наотрез. Пришлось прямо сказать, со сцены.