Рождение волшебницы
Шрифт:
– Знать, наука не пошла впрок. Ты мне перечишь! – зловещим шепотом произнес Рукосил и потянулся к плети. К той самой плети, в которую он и хотел обратить девушку.
Зимка не отступила, но закрылась руками, сгибаясь под жестокими, наотмашь ударами. Когда чародей откинул плеть, ее воля уж была надломлена, она стонала сквозь зубы и выла. Остальное не представляло трудности – он сверкнул красным камнем и пришибленная девушка упала еще одной окровавленной плетью, которую он швырнул ногой в угол.
– А теперь ты! – повернулся Рукосил к Золотинке. – А теперь ты расскажешь мне, что тут случилось, – заключил он с нарочитым смешком, – он еще не отдышался от прежней ярости, чтобы действительно рассмеяться.
Замедленно перебирая слова, вялая с виду и скучная, но возбужденная внутренне мелким животным трепетом, Золотинка принялась рассказывать, как это вышло: как она бежала с горы от сечевиков, как часовые не пускали и прочее.
– Не слишком ли много объяснений? – заметил чародей.
Он выбрал в погребце бутылку вина, не торопясь отер горлышко и с полным стаканом в руке поднял брови, изумляясь причудливому ходу событий.
– А ведь ночь… – заметил он после некоторого размышления.
– Вот что, Рукосил, – сказала Золотинка. – Я пришла говорить начистоту. У тебя на руках Асакон – сейчас он у Порывая. Знаменитый волшебный камень, последним законным обладателем которого был волшебник Миха Лунь… Ты убил его! – сказала она, пытаясь резкостью тона возместить сумятицу в мыслях и неуверенность. Она не могла не помнить, что стоит в железных объятиях истукана, которому стоит только чуть свести лапы, чтобы раздавить ее, как червя, и Рукосил не выказал до сих пор ни малейшего поползновения избавить ее от этой угрозы.
– Допустим, – обронил он, отхлебнув вина.
– Ты убил Миху? – ужаснулась Золотинка.
– Я вовсе не утверждал этого, – пожал он плечами.
– Где Поплева? – спросила она, отбросив всякие околичности.
– Матерью моей клянусь, не знаю я этого человека! – воскликнул вдруг Рукосил с неожиданной, скоморошьей даже горячностью и очертил на груди круговое знамение. – Не знаю ничего, кроме того, что это твой названый отец.
Золотинка заколебалась. Неизвестно по какой причине она никогда не думала о Рукосиле, как о лжеце.
– Поплева сопровождал Миху в путешествии по реке, – сказала она уже по-другому, без вызова.
– Видишь ли, – отвечал он как бы даже дружески (несмотря на то, что она оставалась в железной западне). – Видишь ли… Миха Лунь попал ко мне через третьи руки. С ним случилась обычная неприятность, которая преследует самонадеянных волшебников известного пошиба – западение. Ты знаешь, разумеется, – это когда оборотень нежданно-негаданно скидывается в собственное естество. С Михой это случилось прямо на заставе, наверное, от страха. Когда я имел, наконец, с ним свидание в подвалах Казенной палаты, прошло уж две или три недели после несчастья.
– Как же тогда к тебе попал Асакон?
– Пусть это останется моей маленькой тайной, – небрежно улыбнулся Рукосил и с этими словами забрал у Порывая волшебный камень. Болван разогнул палец, чтобы хозяин мог стащить перстень. Теперь у чародея было два волшебных камня – по одному на каждой руке: желтый Асакон, и красный камень, неизвестный Золотинке по имени. – Это будет моей маленькой тайной, – повторил он, протянув руки, чтобы видеть оба сверкающих перстня сразу. – Кстати, я очень рад, что мы перешли на ты, – заметил он еще, не поворачиваясь к пленнице.
Стена. В стену Золотинка уперлась, не имея ни малейшего понятия, как продвигаться дальше. Несколько часов назад она проникла в эти покои со скоропалительным намерением вступить с Рукосилом в переговоры. Переговоры казались возможны, пока она в своей позолоченной самоуверенности видела себя соразмерной величиной: там Рукосил – здесь принцесса Септа! Сорокины пересуды и все, что произошло потом, вернули ее на место, всем своим маленьким существом она ощутила, что торг невозможен. Сюда можно прийти, чтобы сдаться. И служить. Здесь все берут целиком, не оставляя ничего своего. Торг невозможен, только простой размен: отдать свое полностью, чтобы по соизволению хозяину получить частичку чужого. Может статься, этого чужого дадут много, больше, чем даже предполагаешь, – хоть захлебнись, только никогда уже не вернут твое.
– Скажи своему болвану, чтобы пустил меня, в самом деле! – сказала она по возможности небрежно.
Рукосил будто не слышал.
– И кстати, ты училась волшебству по каким сочинениям? – спросил он вдруг, снова вспомнив недопитый стакан.
– Я не училась, – хмуро отозвалась Золотинка. Она устало навалилась на подставленную Порываем опору. – Правильной науки я не прошла. Мне знакомы только «Немая книга» Лулия и «Хроника двенадцати врат».
– Как? – хмыкнул Рукосил. – Ты наловчилась привораживать рыб по книге этого безмозглого интригана? Занятно. Это и само по себе походит на чудо. Что ты еще умеешь?
– Ничего, в сущности.
– Ни-че-го, – протянул Рукосил, раздумчиво перебирая каждый слог, и пригладил бородку, чтобы заострить ее еще больше. Теперь, когда приступ неистовства прошел, можно было заметить, как чародей измотан: глаза окружала нездоровая синева. Видно, выпал ему большой перелет и дурные хлопоты. – Ты разобрала что-нибудь в «Дополнениях»?
– Нет.
– Искала ключ?
– Искала.
– Ошибаешься, ключ не нужен. – Он обратился к книге. Золотинке нетрудно было разглядеть, что письмена появились сразу, как только чародей принялся листать. С третью долю часа он сосредоточенно полистывал и читал, не вспоминая заточенную в руках истукана девушку. Но, захлопнув книгу, сразу к ней обернулся.
– Соберись с духом, – сказал он беспристрастно и строго. – Тебе предстоит испытание. Главное в твоей короткой жизни, возможно, последнее.
Глаза, погруженные в синеву утомления, бестрепетно сомкнутые губы – они не лгали. То, что двигало сейчас Рукосилом, было больше, значительнее пустого желания позабавиться испугом беспомощной девушки. И такая строгость чувствовалась в выражении лица, в законченных, собранных движениях, что можно было вообразить, будто опасность, которую он имел в виду, грозила волшебнику не в меньшей степени, чем Золотинке.