Рождение волшебницы
Шрифт:
Торчила получила распоряжение искать ножницы или бритву. Истукан перехватил девушку за локти, зажатая вместе с грубо скомканной занавесью Золотинка смирилась.
– Зимка, – сказала она только, – как ты после этого в глаза мне посмотришь?
– У меня есть кому в глаза глядеть! – огрызнулась Зимка, необыкновенно обозленная кротким упреком.
Золотинка умолкла и не обронила ни слова, когда платок развязали, прочь полетели заколки и хлынуло тусклое золото. Был это миг, когда ведьмы дрогнули, переглядываясь.
– Налысо! – сухо распорядилась Колча, предупреждая отступничество своих сообщниц. – Под корень!
Защелкали ножницы и посыпались, опадая, волны. Иногда, приподнимая веки, Золотинка видела рядом с собой Зимку, лицо у подруги было озабоченное, застывшее. Когда Золотинку выпустили и ничьи руки не шарили больше по голове, она ощутила, что затылку холодно.
– На! – сердито сказала Зимка, подсовывая зеркало.
Золотинка увидела нечто несуразное с оттопыренными ушами. Дикие больные глаза. И неправдоподобно густые брови – ненужная роскошь на голой, что пятка, голове.
Но содеянное как будто не удовлетворило ведьм. Они и озлобились, и потерялись… И, может быть, мысль о хозяине, давнее подозрение о каких-то особых, надо думать, постельных отношениях хозяина и принцессы Септы, нехорошим беспокойством уже вошла в разгоряченные головы.
– Утопить и концы в воду, – прошептала вдруг Колча для всех явственно. Но одного взгляда на подельниц, на их сразу отчужденные лица достаточно было ей, чтобы досадливо смолкнуть.
Немного погодя сороки все ж таки потянулись друг за другом в соседнюю комнату и принялись там шушукать. Золотинка не слушала, в осторожных объятиях Порывая она имела возможность отряхнуться и выгрести волосы из-за ворота. Она страшно утомилась и пыталась дремать, притулившись к холодной груди болвана.
Разбудил ее – если только она и вправду заснула – скрежет когтей по дереву, требовательный клекот. Через окно в комнату ввалился орел, шаркнув концами крыльев по противоположным стенам помещения. На хищно изогнутый клюв его можно было бы, кажется, и теленка подвесить. Железные когти разве что доски не пробивали, когда орел со стуком переступал по полу.
Смятение, охватившее испуганно заметавшихся сорок, ясно говорило, что явился хозяин. Ударом крыла он сшиб табурет с объедками, испуганные ведьмы бросились подвигать стулья, чтобы орлу было где повернуться. А Порывай, прихватив Золотинку поперек живота, потащился в смежную комнату к большому железному ящику с таким же точно орлом, который был образцом для оборотня.
Здесь у ящика и произошло обратное превращение. Орел-оборотень сунул клюв в клетку, чтобы коснуться двойника, истукан озарил их желтым светом Асакона, и Рукосил скинулся вновь самим собой.
Рукосил во всем великолепии гнева! В алых чулках, где только что были железные птичьи ноги, в полукафтане с пышными разрезными рукавами, что колыхались, будто перья. И повел взглядом, в котором оставалось больше хищного, чем человеческого. По клеткам метались и стрекотали встревоженные птицы.
– Так! – зловеще сказал он и поднял свечу, чтобы оглядеть зажатую в лапах болвана Золотинку.
От близкого света в лицо она зажмурилась.
– Это что? – спросил он с угрозой, смысл которой не был еще понятен. – Как ты здесь очутилась? – спросил он Золотинку, осматривая ее безобразно стриженную голову.
– Через окно.
Наградив тяжелым взглядом замерших в ожидании хозяйского слова ведьм, чародей перешел в смежную комнату и швырнул ногой рассыпанные по полу пышными кучами волосы.
– Кто остриг? – спросил он с недоброй сдержанностью. – Кто это сделал? – повторил он, озираясь на сбившихся у порога ведьм.
– Она подслушивала! Она читала книгу! Она открыла книгу! Спряталась за кроватью! – загалдели ведьмы, перебивая друг друга.
Один взгляд хозяина остановил эти жалкие излияния.
– Было, значит, что подслушивать? – спросил он еще.
И ни одна не нашла в себе смелости отвечать.
Рукосил снял с полки плеть, обмял в руках, подбирая тонкий ускользающий конец из сухой кожи, и глянул сузившимся глазами на Зимку; чувственный рот его под растопыренными усами напрягся. Предчувствуя, что последует, Золотинка отвела глаза и вздрогнула – свист кнута отдался в ушах раздавленным всхлипом.
– Молчать! Молчать! – приговаривал сквозь зубы Рукосил.
Торчила голосила, Колча отзывалась хриплыми лающими вскриками, и никто не смел молить о пощаде. Золотинку Рукосил не тронул. Она услышала: бросил плеть, отрывистое дыхание, несколько шагов.
На щеке Торчилы вспухла грязно-кровавая полоса, не смея рыдать, ведьма только дрожала. Колча забилась в угол и стонала, скорчившись. Одна только Зимка не сгибалась, свела челюсти, но глаза… глаза спрятала. Ей и досталось больше всех: рубец на лице, лохмотьями висела окровавленная кисея.
Жестокий, как бог, с горящими глазами на бескровном лице, Рукосил резким мановением руки подал знак Торчиле. Едва ступив, та бухнулась на колени, простирая в мольбе руки. Чародей приставил ко лбу женщины перстень, сверкнула красная вспышка – Торчила исчезла. На полу валялось зубочистка – острая роговая палочка. Хозяин подобрал ее, ковырнул на пробу в зубах и небрежно сунул в карман. Колчу он превратил в полотенце, точно такое, как лежало на постели: полотенцем этим обмахнул туфли и швырнул его под кровать.
Пришла и Зимкина очередь.
– Нет! – отшатнулась она. – Я не подстилка!
Чародей сунул перстнем в лицо и сверкнул. Девушка безобразно исказилась, начала колебаться… И однако, никуда не исчезала. Власть Рукосила, верно, не была беспредельна. Напряженный и злой, он повторил вспышку. Зимка мучительно передернулась, стала сотрясаться болезненней, пальцы ее крючились, как проволочные, в безумных глазах мерцал отсвет волшебного камня… Потом нижняя часть девушки утянулась и стала плетеным ремнем, который мотался в воздухе, в нечеловеческих положениях извивалась голова, плечи и руки… Хищно подобравшись, следил за борением жертвы Рукосил… И все рассыпалось: ремень раскрутился, Зимка обрела естественные очертания и стала на ноги, очнувшись с тягостным стоном.