Рождение волшебницы
Шрифт:
Просторное подземелье, где обретался невиданный зверь, замыкалось в дальнем конце налево смутно различимой решеткой. Поставленная возле медведя на каменный уступ лампа давала немного света. В углу направо возвышались горы какого-то грязного месива, весьма походившего на солому. Имелись тут различной величины камни, какие-то непонятные укладки, а со стены рядом с соломенной грудой свисала толстенная корабельная цепь с разомкнутым ошейником.
Медведь захватил глиняную лампу с тусклым фитилем и, подвинувшись, посветил гостье в лицо.
– Какой же ты пигалик? – заметил он, обдавая зловонным звериным дыханием,
От жеваных медвежьих слов звенело в голове. Одуряющие запахи пищи вызывали томительную слабость в ногах и желание за что-нибудь ухватиться.
– Есть я тебя не стану, – сообщил медведь, когда осмотрел гостью. – Поглумы дохлятину не едят. Скажи спасибо.
– Спасибо, – сказала Золотинка. – А ты поглум?
– Да, я Поглум из рода Поглумов.
– В таком случае мне очень повезло, что я с тобой встретилась.
Родовитый медведь самодовольно ощерился и даже как-то вздохнул от полноты чувств, подвинувшись.
– Можно я тогда немножечко подкормлюсь? Я давно не ела.
– Ну жри, если жизнь не дорога! – двусмысленно разрешил Поглум.
Золотинка опустилась на колени возле кадки с медом – настоящим тягучим медом… Сначала она облизала палец, а потом зачерпнула вязкое, сладкое месиво горстью. Поставив лампу на бочку, медведь с любопытством наблюдал.
– Жри еще! Жри больше! – поощрял медведь, со злорадным удовольствием наблюдавший Золотинкину жадность.
– Спасибо, больше мне нельзя. Я давно не ела, – благоразумно сказала Золотинка. Но не успела и пикнуть, как оказалась в лапах чудовища, он живо зачерпнул меду и шлепнул в лицо, так что густое месиво залепило и глаза, и ноздри, и рот – Золотинка замахала руками, задыхаясь. Она торопилась отмазать рот, и новый мощный толчок гущи ударил в зубы. Золотинка упала и наверняка погибла бы от удушья, если бы медведь, наконец, не оставил ее корчиться на полу, содрогаясь в надсадном кашле.
Поставив лампу на бочку, медведь с любопытством наблюдал. Золотинка отползла к луже возле проломленной двери, кое-как умылась, а затем нашла в себе силы встать.
– Спасибо за угощение, – лицемерно сказала она. – Но мне пора. Я пойду.
Медведь загадочно молчал. Загребущие лапы и порядочных размеров пасть – достаточная, чтобы перекусить Золотинку пополам – сильно ее смущали. Она намотала повод на руку, хотенчика захватила в горсть, чтобы не кидался на кадку с медом, и двинулась, пошатываясь, к выходу, туда, где различались приоткрытые ворота клетки. Медведь позволил ей несколько шагов, а потом, не говоря худого, ухватил за ногу, облапив голень, и потянул назад волоком – Золотинка, разумеется, не устояла, а грохнулась на камни. Поглум же растянулся во всю свою чудовищную длину, а пастью припал к полу, словно подкрадываясь. Он подтащил Золотинку под самый нос, здесь ее выпустил и продолжал смотреть, как она барахтается. Что-то такое Золотинка при этом лепетала, себя не помня, но бежать уже не пыталась – и умолкла.
Медведь толкнул ее когтем, чтобы двигалась.
– Ну! – сказал он. И потом еще раз толкнул. – Говори еще!
– Что говорить?
– Спасибо за угощение, говори.
– Спасибо за угощение, – послушно повторила Золотинка и замолкла.
Медведь подпихнул когтем:
– Ну!
– Что говорить?
– Я уже пойду, пора мне уходить, говори.
– Спасибо за угощение. Мне уже пора. Я тороплюсь, – сказала Золотинка, не понимая, чего зверь хочет.
– Говори еще, – потребовал он, едва девушка замолчала.
Золотинка повторила. А Поглум слушал очень внимательно, насторожив маленькие круглые ушки.
– Говори еще! – потребовал он с явной угрозой.
– Что ж говорить? – лепетала девушка, опасаясь теперь закрыть рот даже ненадолго. – Вот я тебе расскажу сказку, – сообразила она, – хочешь сказку?
Выражение настороженного внимания не менялось на хитрой медвежьей роже.
– Сказка называется «Маша и медведь». Ладно?
При первых звуках переливчатого голоса Золотинки Поглум притих и так, кажется, ни разу не шевельнулся, пока она не кончила. А рассказывать пришлось все по порядку. Как жили-были старик со старухой и была у них внучка Маша. Как Маша пошла в дремучий лес и заблудилась. Как она нашла в лесу избушку, в которой жил медведь, дикий и невоспитанный. И как пришлось ей жить у косолапого, и как она вела домашнее хозяйство – на удивление успешно. И как лукавая девочка обманула медведя и вернулась к бабушке с дедушкой…
Когда Золотинка окончила – «…и собаки прогнали медведя из деревни», – Поглум долго и зачарованно молчал. Потом вздохнул, вздымая бока, и промолвил страдальческим голосом:
– Говори еще.
– Хочешь сказку «Гуси-лебеди»?
– Нет, – возразил Поглум коротко. – Говори «Маша и медведь».
Золотинка добросовестно пересказала все имевшие место события от начала и до конца второй раз.
– Говори еще, – велел Поглум, едва Золотинка довела повествование до развязки.
Когда Поглум с неослабевающим вниманием выслушал сказку в третий раз, а потом и в четвертый, он заплакал. По мохнатым щекам его покатились крупные ясные слезы, он утирался широкой, как таз, лапой и не мог вымолвить ни слова. Воспользовавшись передышкой, донельзя утомленная Золотинка поела еще меду и улеглась на соломенном ложе у стены. Она смежила веки.
– Говори еще! – послышался над ней рыдающий, размазанный слезами голос. Золотинка не откликалась. Поглум толкнул ее когтем, довольно чувствительно поддал – все равно она не открывала глаза. Она была как мертвая, и это давало ей надежду на снисходительность Поглума из рода Поглумов, которые не едят дохлятины. Она упорствовала в своем притворстве, предпочитая сносить таску и выволочку, чем молоть заплетающимся от утомления языком, в пятый раз пересказывая повесть о незадавшемся содружестве Маши и медведя.
Медведь, видно, и сам уже начинал понимать, что всему приходит конец, когда кончаются даже самые упоительные, завораживающие сказки. Поглум поутих, а немного погодя загромыхал железом. Осторожно приоткрыв веки, Золотинка подсматривала. Прихватив прут толщиной в два пальца, он потянул девушку за ногу и принялся навертывать железные путы. Со всем возможным тщанием, усердно, пыхтя и вздыхая, он окрутил щиколотку один раз, другой и третий, так что получилось подобие толстой пружины, а оставшиеся усы развел под прямым углом друг к другу. С этой тяжестью на ногах, растопыренной к тому же несуразными концами, трудно было бы, наверное, даже ковылять, не то что ходить.