Рождение волшебницы
Шрифт:
– Послушайте, маленький сударь, – заговорил он с ходу, – давайте по-хорошему. Придется во всем разбираться. Поэтому я свяжу вас до возвращения.
– Это бесполезно, – сухо возразила Золотинка. – Я умею развязывать узлы.
– Ничего, найдем управу, – не смутился Обрюта.
– Если вы действительно друг Юлия, вы должны были слышать такое имя: Поплева, – сказала она, отступая.
Обрюта мгновение колебался.
– Поплева – названый отец Золотинки и мой добрый товарищ. Зимой он ходил в столицу…
Недоговоренное означало: и имел тайное свидание с государыней. Имел тайное свидание и что, не понял?
– Где
– Вы много от меня хотите, сударь, – возразил Обрюта.
– Я хочу видеть Поплеву. Все станет ясно после нескольких слов.
– Несомненно. Несомненно. Я понимаю. Вы хотите видеть Поплеву. Вероятно, потому, что он очень далеко.
– Но где же он? Мне нужно его видеть! – возразила Золотинка. – Где Поплева сейчас?
– Дайте-ка лучше камешек. Что на руке, что светится. – Ступивши ближе, Обрюта выдвинул меч из ножен. Бдительный взгляд его не сулил ничего хорошего.
Через открытую на солнце дверь доносился, затихая, топот копыт и визг колес – это выкатился из ворот Юлий.
– Дайте камешек по-хорошему, – предупредил Обрюта. – Я, пожалуй, верну его, как только сумеем договориться. Дайте камешек, и я устрою вам свидание с Поплевой. Постараюсь устроить.
– Простите, Обрюта! – возразила еще раз Золотинка. Она подняла Эфремон в лицо противнику– мгновенная, как молния, вспышка обожгла глаза. А Золотинка (вовремя зажмурившись) бросилась мимо застывшего в мучительном ослеплении человека. Она выбежала во двор – вскочил цепной пес, увернулась от какого-то парня с дубиной – в ворота и в заросли.
Только ее и видели.
Когда Обрюта очухался и стал различать вокруг себя встревоженные лица, он успокоил работников, заверив, что они поступили правильно, отказавшись от погони за пигаликом, как дела безнадежного и небезопасного. Не особенно сожалел он и о сиреневом камешке, который чудом только (полагал он) не попал ему в руки, ибо в противном случае пришлось бы ломать голову еще и над камешком.
Пустившись в лес вдогонку за Юлием – поспешной такой, недостойной положительного человека рысцой, – Обрюта перебирал в уме оставшиеся на его совести заботы. Оставалось их малым счетом четыре или пять. Одна из них состояла в том, чтобы достойно приветить слованскую государыню, а вторая – чтобы незамедлительно ее сплавить. Нужно было подумать о безопасности Юлия, приискивать князю новое убежище, притом, что широкое распространение хотенчиков в среде всякого рода проходимцев делало простую перемену места мерой недостаточной и, может быть, запоздалой.
Далее маячили в голове изрядно запыхавшегося от бега, облитого потом Обрюты: рыщущие по всей округе в поисках пропавшей государыни разъезды; сенокос; охромевшая кобыла Звездочка; жена и простывший обед; наконец, воспаленное горлышко младшенькой – Любавушки. И уж совсем в отдалении, в некой покрытой целомудренной пеленой дали мерещились ему дыба, кнут и прочие принадлежности столичных застенков. Последние, однако, не принадлежали к числу первоочередных забот, и потому Обрюта, привыкший во всяком деле к последовательности, старался по возможности исключить и дыбу, и кнут из круга ближайших помыслов.
Яркое платье великой государыни Золотинки он приметил в тени дубов еще за сотню шагов и ужаснулся – багряная отметина, если верить Юлию, вертелась возле свиней уже третий день.
Задыхаясь от быстрого шага, Обрюта заторопился представиться, но прежде успел почувствовать, что тут у них происходит. Растревоженная и как-то нетерпеливо раздосадованная государыня напрасно пыталась добиться от любимого сколько-нибудь внятных объяснений. Неуверенный в себе и виноватый от невозможности успокоить женщину, Юлий откровенно обрадовался Обрюте; нуждалась в посреднике и Золотинка. Обрюте позволили говорить. В двух словах растолковал он свои отношения с Юлием, изложил свою часть происшествия, как видел он его и понял, после чего без задержки перешел к делу:
– Государыня, – заявил Обрюта, сопровождая обращение новым поклоном. – Вся страна встревожена вашим исчезновением. Посланные в поисках пропавшей государыни дозоры уже бесчинствуют в деревнях и селах. Так что страна встревожена. Умоляю вас, государыня, ради вашей же безопасности немедленно возвращаться в столицу. Если люди нынешнего государя найдут вас в лесу с Юлием, полагаю, никакие объяснения уже не помогут. Вы в смертельной опасности. Спасение вижу одно: заново потеряться, а потом найтись где-нибудь подальше от моего имения. У нас тут, в Безуглянках, наслышаны о постигших вас дорожных превратностях, я думаю, вы сумеете оправдаться… – Она сердито дернулась, но Обрюта, вполне понимая преимущества своего положения, не обращал внимания на эти бабские штучки. – Сумеете оправдаться, если там, в столице, возникнет такая необходимость. В Камарицком лесу можно блуждать неделями. Не вы первая, государыня. – Добравшись до конца, Обрюта перевел дух.
Однако великая государыня не считала вопрос исчерпанным.
– Так кто же этот пигалик? Вы ничего не добились? – она придержала Юлия, который, скучая непонятным ему разговором, пытался выказать свои чувства поцелуем.
Обрюта безропотно повторил все, что считал важным. Только опустил кое-какие невероятные и не заслуживающие внимания подробности, вроде того, что беглый заморыш называл себя Золотинкой.
– И все? – спросила Лжезолотинка с укором.
Карие глаза красавицы заставили Обрюту струхнуть. Он боялся красавиц.
– Все, – истово сказал он. – Не считая мелкого глупого вранья, о котором порядочному человеку и поминать совестно.
Глубокомысленный тон Обрюты заставил Лжезолотинку смутиться.
– Ничего не понимаю, – сказала она некоторое время спустя.
– Да, вот и пигалик то же самое говорил, – скромно подтвердил Обрюта и прикусил язык, ибо внезапный взгляд государыни свидетельствовал о вновь пробудившихся сомнениях: верно, взошло ей на ум подозрение, что она не успела до сих пор оценить старого дядьку Юлия. Обрюта поспешил состроить самую скучную и безразличную рожу.
– Вылечить тяжелый недуг Юлия, – медленно заговорила она, не спуская глаз с собеседника, – не так-то просто. Нужно большое нахальство, чтобы браться за это трудное дело. Я бы сумела справиться, имея на руках Сорокон, не иначе. Меньшим тут не обойдешься. И не верится, что пигалик, кто бы он ни был и какую бы цель ни преследовал, был настолько наивен, что действительно рассчитывал вылечить Юлия от тяжкой волшебной порчи, которую накликала на князя еще Милица, колдунья дошлая и коварная.
Обрюта молчал, показывая своим приниженным видом, что противоречить не смеет.