Рождение волшебницы
Шрифт:
Мелькнула тут кстати соблазнительная мысль, что теперь, когда Золотинка исполнила желание дворца в отношении Паракона, дверь откроется сама собой. Она ошиблась и на этот раз: дверь стояла недвижно и невредимо на всех своих запорах и петлях. И однако же никуда не деться: если есть замок, нужен и ключ, так повелось исстари, не Золотинка это придумала, и не ей менять устоявшийся порядок вещей.
Она испытала в качестве ключа Паракон, а потом хотенчик, безуспешно пытаясь втиснуть их в скважину. Потом опрокинула подставку для ларца, отыскивая какую-нибудь тайную полость. Ключа не было и за картиной в расщелине между полотном и стеной. Ничего не дали поиски за другими
Никто не мешал Золотинке в ее бесплодных трудах, и это навевало сонливую скуку. Так тихо и сонно было в пустынных коленах коридора, что она, очнувшись, не сразу сообразила, как это вышло – она очутилась на уложенной на пол картине и заснула.
Спала, она, наверное, немало, если учесть, что за стенами, на земле Словании ночь была уже на исходе. Во дворце мало что изменилось. Лишь последнее прясло коридора от поворота до тупика стало заметно длиннее. Подставка для ларца как бы отодвинулась, а за крайним полотном «Пигалик Жихан перед закрытой дверью» возникло еще несколько картин самого издевательского содержания. Они живописали последние Золотинкины затруднения. Самое позднее по времени изображение имело насмешливую подпись: «Пигалик Жихан укладывается спать в надежде, что утро вечера мудренее». И вот утро пришло. И в самом деле, оказалось весьма мудреное. Еще мудреней вчерашнего, похоже.
Стояла невозможная, неживая тишина, от которой глохло в ушах. И надо думать, что Голочел с девицей благополучно пережили ночь – все это время, во сне и наяву, Золотинка не ощущала ни малейших толчков и сотрясений.
Словом, не так-то просто было охватить слабым человеческим разумом далеко идущие замыслы и побуждения дворца. Низкий отцеубийца Голочел безнаказанно гулял там, где погибли четырнадцать его товарищей. Ворона-оборотень обратилась девицей вопреки всем законам волшебства, а обращенная в пигалика Золотинка не вернула себе истинного облика. Дворец, эта вкрадчивая и льстивая ловушка, как будто бы забавлялся, тешился со своими жертвами, выказывая сколь свирепый, столь же прихотливый и непостоянный нрав.
Мудрое утро не принесло Золотинке ни разгадок, ни решений. Она стояла там же, где уперлась вчера, не имея притом ни малейшего понятия, зачем нужно ломиться в закрытую дверь. Все дороги и двери во дворце, кроме одной, были открыты – Золотинка толкнулась, куда пришлось… и озадаченно хмыкнула.
Насмешливый дворец приготовил ей за первой же дверью, роскошную спальню с умопомрачительной, похожей на храм, кроватью в середине его ковровых просторов. На ложе, наверное, можно было бы без затруднений нравственного порядка уложить десять пар молодоженов.
Золотинка догадалась вдруг, что найдет в смежном покое накрытый к завтраку стол. Эту мысль подсказал ей занывший спозаранку желудок. И точно, раздвинув тяжелые занавеси, она вступила в роскошный пиршественный покой, где тянулись уставленные яствами столы. Рассчитанные скорее уж не на молодоженов, а на целые орды счастливых своей многочисленностью семейств.
Золотинка пощипала чего-то с краю, не присаживаясь, а потом кинулась назад, вообразив в испуге, что не найдет больше красного коридора. Но все оставалось на месте, включая надежно запертую дверь. Она прошла далее в оружейную палату, такую просторную, что дальний ее конец лежал на расстоянии выстрела из лука. Она свернула к окнам и нашла выход на волю, под затянутое тучами небо.
Моросил дождь, мокрая мостовая смотровой площадки холодила ноги. Это был не балкон даже – огражденная и обихоженная крыша какой-то пристройки в виде неправильного четырехугольника. На многие версты вокруг открывались окрестности, хмурые леса и взгорья. Заросли едулопов у подножия крепостного холма влажно блестели жестяными листьями.
Перейдя на другую сторону, Золотинка увидела дорогу, палаточный городок заставы. А внизу, на склонах холма, с пол сотни пеших и конных. Она признала носилки и столпника в серых одеждах – тот лежал пластом, ослабевший от истощения. Где-то рядом следовало, по видимости, искать и Замора. Он, получается, столковался с искателями или, может быть, отнял у них отшельника силой без всяких хитростей. Искателей, во всяком случае, к дворцу не подпускали, их нигде не было видно, а люди Замора явились всем скопом, на заставе, надо думать, осталась только стража.
Восемь человек при мечах подняли носилки с безразлично возлежащим на них праведником и после нескольких шагов приостановились. Причиной новой задержки служило, по видимости, скрытое от Золотинки происшествие: люди Замора смотрели не на отшельника, а в сторону дворца.
– Приветствую вас в благословенном месте! – донесся среди молчания голос.
– Голочел, это вы? – удивился Замор, выступая вперед.
– Кто же еще?
– Я не это хотел сказать. Рад, что вы живы. И проживете еще сто лет, потому что мы уже вас похоронили.
– Поднимайтесь ко мне, ваша милость. Обещаю полнейшую неприкосновенность. Я тут как дома.
– А кто это с вами? – уклонился от предложения Замор.
– Девушка необыкновенных достоинств. То есть она безумно меня любит… Любишь меня, Селина?
Ответа Золотинка не разобрала, но, верно, он был.
– Где ваши люди? – продолжал допрашивать Замор.
– Не будем их поминать, ваша милость. Они оказались слабаки. Поднимайтесь, Замор, поднимайтесь. Вы промокнете, сейчас хлынет, посмотрите на небо.
Судья, облаченный в свое излюбленное зеленое полукафтанье, обвел глазами низко просевшие, набухшие облака… Однако он колебался.
– Голочел, – крикнул один из носильщиков, – почему вас так долго не было? Мы заждались.
– Разве долго? Это было упоительное мгновение. Всё, что говорят о блуждающих дворцах, – правда.
– Всё? – вмешался Замор.
– Всё до последнего слова. Поднимайтесь, сейчас хлынет: вон катится валом пена дождя, что-то страшное. Сейчас, сейчас грянет буря. А здесь тепло и сухо. Бочки золота, питья и жратвы – подавись. Баба, правда, только одна. Да и та влюбленная.
Ливень еще не хлынул, но резкие порыва ветра с завыванием несли сорванную с деревьев листву и мусор, взлохмаченные ветром заросли едулопов изгибались волнами и пронзительно, до оглушения дребезжали. Люди отворачивали лица и, переступая, чтобы устоять, заворачивались в рвущиеся из рук плащи. Рубаха и портки отшельника на носилках промокли и потемнели. А тесно обступившие судью приспешники, склоняясь друг к другу, кричали, чтобы донести возникшие у них соображения.
С грохотом, стеной подступал ливень. Судья Замор оглянулся и махнул рукой. Носильщики устремились на крутую лестницу без перил, которая вела на нижнюю, обводную стену крепости. Несколько раз едва не опрокинули они в спешке обреченно скользящего по мокрому ложу отшельника – и полого брошенный над землей ливень ударил жестокой сечкой, все замутилось и исчезло во взбаламученной мгле. Последнее, что увидела Золотинка, подаваясь назад к распахнутой с громовым ударом двери, – Замор взбежал на залитые водой ступеньки и ухватился за край носилок, вверяя себя покровительству святого.