Рождение волшебницы
Шрифт:
Взрывы голосов на площади угасли еще прежде, чем Золотинка закончила расследование, так что ждать не пришлось. Едва успела она сообразить, что к чему, как наверху зашуршало и скатился, словно со стога, огромный рыжий кот. Он тяжело сиганул на разбитую крышу пристройки и тут, внезапно встретившись глазами с мальчишкой, заскользил по черепице в тщетной попытке остановиться.
Встрепенувшись, Золотинка распахнула внутреннее око и тотчас наткнулась на преграду, то неодолимое препятствие, которое представляет для порабощающей власти волшебства разум. Кот вздыбился, ощетинил шерсть, он безошибочно
– Иди за мной и не отставай. Надо поговорить – для твоей же пользы.
Потом она повернулась и неторопливо пошла, не оглядываясь. Похоже, это был единственный способ изумить и тем самым лишить бдительности недоверчивого кота.
Беда была только в том, что Золотинка сама не знала, куда идет. Буян назвал ей человека в Толпене, к которому можно было обратиться, но в случае крайней нужды.
Сомнения разрешила попавшая на глаза вывеска. Изображение великокняжеского венца, несколько огромных грубо раскрашенных тарелок над низкой дверью харчевни и деревянная бутыль, выточенная из целого бревна, утверждали, что в этот месте поят и кормят с княжеской щедростью. Накрепко забитая клином дверь стояла в одном раз навсегда установленном положении «открыто». Оглянувшись на пороге, Золотинка установила, что рыжий оборотень следует за ней в двадцати шагах.
Хозяина можно было признать по засаленному переднику и по не менее лоснящимся щекам.
– Вот деньги, – как набравшийся храбрости маленький дикарь, выпалила Золотинка вместо приветствия. Она суетливо вытащила из кармана узелок с Вобеевой ссудой. – Тетя Анила сказала снять комнату. И с харчами. Два гроша в день.
– Заходи, – сказал тот. – Ладно уж, не обижу. Есть хочешь?
Золотинка кивнула, а потом, оглянувшись, добавила:
– Это мой кот. А нам нужно комнату, пожалуйста, дяденька.
Огромный дикий кот, размером с рысенка, хищный обитатель камышовых зарослей, ступил на щербатые половицы и остановился, нарочито зевая.
Пристанищем оказалась косая коморка под лестницей с крошечным, заросшим пылью окошком где-то вверху. Большую ее часть занимала кровать с грязной смятой постелью, на которой ночевал не один десяток постояльцев. Столом служил замусоренный объедками табурет. Рыбьи кости и чешую хозяин смел в миску, которую нашел тут же, а на кровать только глянул – это необременительное действие заменило, как видно, смену белья и прочие любезности.
– Нам поесть, – искательно пробормотала Золотинка. А когда хозяин вышел, сразу переменилась: – Присаживайся, мой друг, потолкуем.
Кот вспрыгнул на табурет, бросил взгляд на хлипкую дощатую дверь и произнес, почти не размыкая губ, как это делают говорящие звери:
– Прежде всего жду извинений. Ты сказал: «Это мой кот».
– Неужели сказал? – изумилась Золотинка. – Только по недомыслию! Обмолвился! Глубочайшие извинения!
Глуховатый, несколько шамкающий, но оттого не менее высокомерный и брезгливый голос кота поразил ее. Несомненно, кот этот не был оборотнем – оборотни не говорят! Вочеловеченный зверь. А это уж волшебство высшего порядка.
– И второе, – важно продолжал кот, не давая опомниться. – Закажи трубку, табак и чекушку водки.
– Никто не поверит, что я курю! – живо возразила Золотинка.
– А кто поверит, что курю я?
Она молчала, в смятении пытаясь как-то совместить светлое, ясное представление, которое вызывала у нее мысль о Юлии, с этой темной личностью, что, взобравшись на табурет, нагло топорщит усы. Она достала из котомки сверток с хотенчиком и едва удержала его в руках – рванул, устремляясь к коту.
– Но-но! Без шуток! – всполошился зверь, отпрянув, глаза его злобно блеснули. С нарочитой замедленностью она убрала сверток на дно котомки и тщательно ее завязала.
– Простите, почтеннейший, как ваше уважаемое имя? – спросила она, покончив с делом.
– Зачем тебе имя? Мы с тобой мышей не ловили. Пусть будет Почтеннейший.
Золотинка чувствовала в собеседнике нечто такое, что не поддается прочтению, и потому вынуждена была плутать наугад, не понимая, куда приведет разговор. К тому же она прислушивалась к случайным голосам за дверью и скрипу лестницы, чтобы не пропустить возвращение хозяина, и это тоже мешало собраться с мыслями.
– Ну, – прошамкал кот. – Я жду предложений.
– С тобой, Почтеннейший, бесполезно хитрить, – льстиво начала Золотинка, нисколько не опасаясь переборщить. – У меня нет предложения. Пока нет. Есть вопрос. Откуда ты знаешь покойного государя Юлия?
– Откуда я его знаю?! – фыркнул кот. – Глупый вопрос. Никчемный, неумный, ничтожный вопрос! Кому уж знать, как не мне! Еще бы! Ты даешь! – У Золотинки уж отлегло на сердце, когда она поняла, что не промахнулась, но кот не дал ей расслабиться… – Покойный государь, – небрежно продолжал он, – наш великий государь, как принято считать, хотя бывали государи и повели… повеликее… покойный государь… хотя, опять же сказать, бывали государи и покойнее, был до безумия, до безрассудства предан. – Почтеннейший смахнул воображаемую слезу.
– Кем предан? – тронула лоб Золотинка.
– Кем? – удивился кот. И тоже задумался, пытаясь понять эту абракадабру. Он начал повторять собственное высказывание медленно, как бы распутывая: – Покойник был… до безумия… до безрассудства… предан. Мне предан. Был предан мне! – сообразил кот и продолжал с подъемом: – Скажу и больше, положа руку на сердце, покойник никого так не любил, как меня. Он меня обожал. Скажу откровенно, скажу все: из-за меня-то покойник и проиграл достопамятное сражение под Медней.
– Покойный? – полепетала Золотинка.
– Покойник, – решительно поправил кот, не замечая тонкой словесной разницы. – Покойник, говорю, проиграл сражение. Из-за сердечной слабости. Из-за понятной и простительной слабости.
В ошеломлении Золотинка не находила слов. Все это была бы чистейшая ахинея, когда бы не поведение хотенчика, который непреложно свидетельствовал в пользу отъявленной брехни и бахвальства. К тому же Золотинка не умела понять, действительно ли Почтеннейший врет… Как могла она распознать чужую ложь, когда и сама лукавила, когда приняла чужое обличье, по самому своему существу ложное!