Рождение волшебницы
Шрифт:
А случай никак не подворачивался. Два долгих, исполненных унижений года поджидал Почтеннейший какого-нибудь ротозея, который будет таскать у себя в котомке, как простой хлам, бесценные сокровища волшебства… Свершилось! С хотенчиком и с Параконом в зубах можно было рассчитывать на благосклонность Рукосила! Тут уж последний дурак не промахнется. А Почтеннейший не числил себя дураком. Потому-то зажав в зубах деревянную рогулину с волшебным камнем на ней, он мчался задворками Толпеня, лихорадочно прикидывая, как проникнуть к великому государю и чародею.
Сумасшедшая удача, однако, лишила Почтеннейшего самообладания, а следовательно,
Палку с волшебным камнем кот закопал в темных и сырых, как лес, зарослях чертополоха на мусорном берегу Серебрянки и уже через полчаса, пробираясь кружными путями по заросшим ложбинам, по скользким от дождя глинистым крутоярам, он поднялся на гору к воротам кремля.
Почтеннейший хорошо представлял, что значит потревожить вопросом не подготовленного к встрече с разумным котом обывателя. Но зуд нетерпения и умственное расстройство заставляли многоопытного кота лезть напролом, не спросясь броду. Куда кривая вывезет! На голых подступах к цепному мосту негде было укрыться от соглядатаев. Высмотрев попутную повозку, кот шмыгнул под нее и под этим прикрытием благополучно миновал гулко стонущий над пропастью мост. У въезда в башню стража остановили упряжку для досмотра, и кот вдруг с оторопью обнаружил за людскими сапогами и штанинами в темном нутре проездной башни патлатую зубастую морду… И вторую.
Сторожевые собаки!
Огромный дурной пес по свойственной этому племени обычаю только глянул – и рванул, сразу всеми четырьмя лапами бросившись диким скачком вперед. Тележное колесо спасло вздыбившего шерсть кота – пес должен был вильнуть, чтобы обогнуть препятствие. В тот же миг Почтеннейший уже летел через мост, назад по дороге, не чуя под собой ног и в груди сердца, с расширенными глазами, словно глазами он пожирал стремительно, как обвал, прянувшее на него пространство – повороты, камни, скалы и небо.
И все ж таки оглянулся в этом умопомрачительном разлете, и тотчас шарахнулся, увертываясь от клыков, – огнем обожгло бок. Кот заметался и сиганул в пропасть.
Кувыркаясь по каменистым осыпям, в мгновение ока соскользнул он в облаке щебня и грязи куда-то глубоко вниз… И очухался, весь измордованный, обескураженный, изумленный, но живой. Собака неведомо куда исчезла. И то счастье.
Ближайшие дни не принесли перемен к лучшему. Почтеннейший перепрятывал несколько раз украденные у пигалика сокровища – все больше по ночам. И прятался сам, выбирая для ночлегов чердаки заселенных крысами трущоб, где крыши в частых, как раз коту пролезть, прорехах. Незаметно было, впрочем, чтобы пигалик пытался преследовать похитителя. Да и не мудрено – пойди отыщи пронырливого кота в полном лазеек, проходных дворов и помоек городе! Так что, ощущая себя в безопасности хотя бы на этот счет, Почтеннейший тихо презирал раззяву пигалика за ротозейство. В то же время новые и новые затруднения на пути к Рукосилу-Могуту лишь увеличивали раболепное восхищение будущим властелином, которое предусмотрительный кот уже начинал воспитывать в себе и лелеять.
Через три дня окончательно выяснилось, что сторожевые псы не оставляют проездную башню Вышгорода денно и нощно. Собаки стерегли всякую мелкую тварь: среди котов, собак и птиц было немало оборотней – то лазутчики иностранных государей, то прислужники местных, доморощенных волшебников, которые все попрятались при управлении великого слованского государя Рукосила-Могута, но вовсе, понятное дело, не исчезли.
Почтеннейший метался и ждал, и удача не вовсе еще отвернула от него свой изменчивый лик. По городу пошли разговоры, что великий государь Рукосил-Могут, три месяца подряд не покидавший своего горного логова, устраивает прием для послов нескольких сопредельных государств. Местом встречи и пира называли загородную усадьбу Попеляны.
Набравшись решимости не упустить случай, Почтеннейший загодя перенес свои сокровища в сад Попелян и укрыл их в дупле векового дуба подле дворца. За неимением лучшего замысла ничего не оставалось, по видимости, как броситься государю наперерез с дерева и, сложив к его стопам волшебные вещи, просить взамен милосердия и покровительства. При этом придется, понятное дело, разжать челюсти и выпустить сокровища прежде, чем прощение будет получено, а благосклонность Всемогущего определится. Здесь для подозрительного кота таился источник неразрешимых сомнений. Однако, оставаясь на почве действительности, невозможно было придумать никакого способа взывать о снисхождении с палкой в зубах.
Попеляны между тем день ото дня становились многолюдней, по дорогам пылили подводы с припасами, поварня источала одуряющие запахи пареного и вареного. Почтеннейший объедался, хотя приходилось делить достатки с целыми полчищами тотчас набежавших безродных пришельцев.
Наконец стали прибывать и послы: по обсаженной липами дороге от ворот сада к подъезду низкого дворца, похожего на украшенное множеством затей печенье, потянулись скороходы, загромыхали кареты, скакала блистательная великокняжеская конница, где-то пели трубы, гремели барабаны и катилось громогласное «ура-а!».
Обаяние могущества и славы, волнительные надежды вызывали на глазах Почтеннейшего слезы. Взобравшись на вершину огромного дуба, с особой остротой ощущал он свое шаткое, опасное положение перед лицом великой волшебной силы. Тем более его распирало желание поскорей изъявить властелину свои верноподданнические чувства – любовь и страх.
Два с половиной часа с перерывами продолжалось шествие чудно наряженных посольств, шествие шелковых халатов, тюрбанов, перьев, неправдоподобного покроя кафтанов самых кричащих, поражающих глаз расцветок.
Своим чередом распорядитель празднества выкликнул и принцессу Нуту. Маленькая, прибывшая без всякого блеска принцесса прошла по ступенькам широкой лестницы между рядами неопределенно притихших дворян. Не было в ней ни нарочитой, выставленной напоказ скромности, ни гордого достоинства известной всей стране страдалицы. Подобрав темно-синее, до черных ночных переливов, платье, она поднималась к распахнутым золотым дверям просто и непритязательно – разве чуть-чуть торопилась. Казалось, появление бесследно исчезнувшей в свое время и мятежно объявившейся принцессы с ее ломаной недоброй судьбой никого не волновало – и уж меньше всего волновало саму Нуту. По правде говоря, Почтеннейший, хотя и слышал глашатая, сообразил, что эта маленькая женщина в темном и есть принцесса, тогда только, когда заметил в ее гладко уложенных волосах крошечный, словно бы детский венец.