Рождение волшебницы
Шрифт:
Едва Золотинка оторвалась от высокого ограждения, как ощутила силу бури. Пронизанный водой ветер подхватил ее, выдернул из-под ног опору, с обомлевшим сердцем она ощутила свое ничтожество, неизмеримую малость своего существования в безмерной бездне вселенной. Жестокий порыв нес ее в кромешном вихре – страшный, душераздирающий гром разверз небеса и землю.
Золотинка грохнулась на камни и, цапнув с треском хлопнувшую навстречу дверь, ощутила, что нога скользнула в пустоту там, где только что была твердь. Она не успела ни сообразить ничего, ни подняться, как чудовищным, неистовым сквозняком дверь распахнулась вовнутрь дворца, да так резко, что вкинула за собой, швырнула через порог Золотнику. И она, не удержав ручку,
Дворец содрогался, как корчился, и только теперь она поняла – рушились стены. Она уразумела, что стоит на карачках на залитом ливнем полу, дождь хлещет в страшно хлопающую дверь, но ничто уж не рушится под ногами, и буря как будто бы присмирела. Просто сильный, с порывами дождь.
Краем глаза отметив, что оказалась она совсем не там, где можно было ожидать, – это была внутренность сложенной из дикого камня башни, – Золотинка подползла к зияющему проему, чтобы выглянуть наружу. Внизу под собой она увидела осыпавшиеся по склону холма груды битого камня и глыб, они дымились клубами пыли, уже сильно поникшими под дождем. Дворец обвалился считай что наполовину. Обрезанная рваным разрывом, исчезла смотровая площадка, которую только что покинула Золотинка. На мокрых склонах холма не видно было людей… Глубокую узкую трещину Золотинка обнаружила и под собой, в каменном полу. Весь пол был испещрен трещинами.
Замирая душой, остро переживая каждое сверх меры затянутое движение, она поползла назад и оказалась на винтовой лестнице. Нужно было спускаться, в расчете отыскать выход или какой пролом, чтобы покинуть дворец. И снова все колыхнулось под ногами, с негромким, низким гулом, как легкие дощечки, заходили плиты ступенек… прокатился и смолк грохот – где-то рушились палаты. Все казалось не прочнее болезненного сновидения.
Надо было бежать, да лестница кончилась, начались мелкие частые помещения, какие-то гнусные, заросшие паутиной каморки и чуланчики, из которых приходилось выбираться узкими, подозрительного вида дверками. Коридоры обращались щелями, в которых надо было уже протискиваться боком – вся эта издевательская дребедень, назначенная сбивать человека с толку, поворачивать его вспять и внушать ужас. Не то подземелья, не то чердаки.
Извилистые трещины по голым, неоштукатуренным стенам напоминали о бедствии, пахло известкой, пылью, крысиным пометом. Местами стояли лужи, потеки на стенах и потолке. Дождь заливал через проломы, слышно было, как хлещет он где-то рядом, но самые-то проломы Золотинка и не могла отыскать, сколько ни билась.
В повадках дворца чудилось угрюмое и недоброе упорство. Чем больше она горячилась, задыхаясь в тесноте гнусных, гнилых подземелий, тем теснее смыкалось вокруг пространство, сходились стены, ниже становились потолки, хуже поддавались забухшие в пазах, приржавевшие двери. Нечем было дышать.
Похоже, Золотинка совсем потеряла голову, и пора уж было это понять, понять и остановиться. Так она и сделала, когда очутилась в глухом сводчатом подвале: на полу по щиколотку мусор, щербатая кирпичная кладка, потеки плесени на стенах – и шмыгнувшая неведомо куда крыса.
Преодолевая внутренний переполох, она не бросилась назад по гнилой лестнице, а опустилась на разбитую корзину и невольно поджала босые ноги. В сущности, ничего иного ей и не оставалось, как задуматься, давно уж пора было уяснить, что беготней тут много не возьмешь.
– Все, что я могу изменить, – проговорила она для вящей убедительности вслух, – это изменить себя. Не пугаться. Вот, собственно, и все, что в моей власти.
То есть избавиться от страха. Ожидать от дворца помощи, а не противодействия. Не видеть в нем врага… насколько возможно. И что еще? Бесполезно ломиться в запертую дверь, когда она и в самом деле заперта.
Ведь как это просто, если вдуматься: дворец подвел Золотинку к заранее назначенному ей пределу и остановил. Потому только, что тайна закрытой двери ей… не по зубам. Ключа и не нужно искать – его нет! Нет, во всяком случае, во дворце! Лишь там, за его стенами, где зарождаются тайны, – там все ключи. А здесь, здесь что? Только видимость, подобие и образ того, что рождает жизнь. И это очень хорошо, наглядно показано примером хотенчика и Паракона, которые только подобие, блазнительный обман действительного хотенчика, действительного волшебного камня и действительных жемчужин. Золотинка не допущена дальше известного предела потому… потому, что предел этот не во дворце! Она не совершила всего ей назначенного в жизни. Следующий шаг ее там – за этими обманчивыми стенами.
Это было так просто, что Золотинке показалось, будто она знала и понимала все это еще прежде! И только как бы не хотела себе в этом признаться… или вернее, не давала себе труда задуматься над тем, что тайно, в глубине души понимала.
Не здесь ее испытание, не в этом – и нечего притворяться, что и в самом деле страшно. Золотинка всегда знала, предугадывала, что дворец не причинит ей вреда. И все эти гнусные подвалы с проседающими потолками – это всего лишь напоминание, что заблудилась она, уклоняясь от главного. И не то, чтобы трусила, нет, но все ж таки была надежда, что-то вроде терпеливого ожидания, что обойдется все, наладится как-то само собой и без Золотинки. Не может же оно быть все так плохо, все хуже и хуже, когда-нибудь все наладится, мнилось ей. Само собой все развяжется. Вот и нет! Само собой ничего не будет. Без нее не обойдется. Потому что опять она крайняя – больше некому. Много народу в Словании, а без Золотинки не обойдется.
Она просидела в подвале и час, и больше… Одно оставалось ясным: нужно идти в Толпень! Поторопить то самое свидание с Рукосилом, которое дряхлый властелин уже и сам ищет, если верить замечанию девицы-оборотня.
По скрипучим щербатым ступенькам, задевая плечами мокрые стены, Золотинка поднялась в тесную каморку, вроде заброшенной кладовой, и толкнулась в первую попавшуюся дверцу… которую не приметила она прежде за вонючей, полной плесени бочкой.
Сразу попала она в свет и простор – в беломраморный покой, похоже, главные дворцовые сени. На это указывала величественная тройная лестница, обставленная огромными кадками с цветущими апельсинами. Наружная стена сеней частью обрушилась, и за провалом сияло в мокрой листве настоящее солнце… Всюду перекликались несдержанными голосами люди – Золотинка узнала разношерстные ватаги искателей. Верно, стража впустила их после гибели Замора.
Поднявшись на груду битого камня, она увидела народ и на склонах холмов перед дворцом. Мужчины, женщины, дети и старики тянулись по дороге от заставы… Продрогнув на сыром ветру, Золотинка вернулась во дворец и в одном из ближних покоев, в сундуках с одеждой нашла детские сапожки как раз по размеру, кафтанчик по погоде, шапку и теплые сухие носки. Все это будет цело, как она понимала, не рассыплется в прах, пока стоит дворец, так что несколько часов, а, скорее, и дней можно будет попользоваться.
Золотинка решилась выбраться из зарослей едулопов через малую южную заставу, где никто не помнил и не знал давешнего мальчишку-посыльного. Но можно было идти и северной заставой. Роковое обаяние дворца наверняка никого не оставило безучастным, восторженная, крикливая толпа увлекла за собой служилых.
На южной заставе стояли настежь ворота. Пусты стояли шатры, на месте частокол и рогатки, а стража пропала. В кострищах остыл пепел, в загородке из жердей беспокоились непоеные лошади. В палатках валялись брошенные без присмотра вещи, можно было найти и седла, и сбрую. Торопившиеся к дворцу искатели, даже самые оборванные и голодные, не обращали на эту нечаянную роскошь внимания, как на мусор. Народ стремился к чуду.