Рождение волшебницы
Шрифт:
Блуждающий дворец распространялся на сотни шагов в длину, и уже стало понятно, что это будет величественное и обширное сооружение, безусловно превосходящее своими размерами и богатством не только игрушечные терема загородной усадьбы, но и любое известное здание столицы. Прорастая сквозь усадебные палаты, блуждающий дворец крушил их, и все это жутко подвижное, шевелившееся месиво обнимал огонь. Завитые ветром языки пламени выбивались из-под щебня и ломаных балок. Дым над Попелянами тянулся к облакам, его можно было видеть из Толпеня и со всей округи.
– Ну хватит… – Нута отвернула голову, что позволило ей собраться с мыслями, чтобы рассердиться.
Она вырвалась из объятий юноши и шагнула в пропасть.
Так что Лепелю ничего не оставалось, как ухватить молодую женщину поперек стана и поспешно привлечь к себе. Едва только в разросшихся стенах определилась дверь, за которой можно было приметить идущие вниз ступени, он увлек молодую женщину внутрь блуждающего дворца. А поскольку Нута, не понимая намерений странного молодого человека, упиралась, он подхватил ее на руки – что было совсем не трудно – и перешагнул порог.
То была роскошно отделанная резным мрамором винтовая лестница, и понятно, что у всякого на месте Нуты пошла бы кругом голова, когда Лепель побежал по узкой стороне ступеней, круто завинчиваясь вниз.
– Стой! Стой! Ой, стой, говорю! – задыхалась принцесса, судорожно обвивая юношу руками. А когда он остановился, сказала: – Пусти же!
– Вы уж как-нибудь устройтесь: или так, или эдак. Или на руках, или на ногах. – пробурчал не отстававший от парочки Почтеннейший. – Не слышите – гарью тянет?! Скорее! Что тут рассусоливать: пусти – не пусти?!
– Милый котик! – горячо откликнулся Лепель. – Мы обязаны тебе спасением! Всем, всем!
– Не скрою… обязаны, – смягчился Почтеннейший в явном желании именно как раз рассусоливать. – Я еще когда за окном сидел, вот, думаю, хорошо бы Рукосила-Могута обдурить. Чего же не обдурить, если подвернулся случай? Кстати, принцесса, верно ли говорят, будто вы хотите вернуться в Мессалонику, чтобы занять там прили… приличественное вашему сану положение?
– Ой! – слабо, в изнеможении махнула Нута рукой.
– Понимаю, – важно протянул Почтеннейший. – И вполне одобряю. Когда я увидел, что принцесса в опасности… натурально… все во мне возмутилось. Натурально, я решил пренебречь собой и немедленно это исполнил.
Тяжкий подземный гул, сотрясение стен заставили кота запнуться, но ненадолго.
– Натурально, пришлось в окно броситься, чтобы пренебречь собой…
Потолок дрогнул, ознобом прохватило ступени, и сверху выломилась, рухнула с жутким шорохом угловатая глыба. Разбила ступень чуть ниже места, где разглагольствовал кот, и покатилась, громыхая, куда-то вниз.
– Надо спешить! – сказал Лепель, перехватив еще один поцелуй, который Нута решила возвратить во избежание совершенно несвоевременных объяснений – она тоже понимала, что надо спешить.
Взявшись за руки, они осторожно обошли наваленные на ступени щебень и глыбы.
– Послушайте, добрый кот, – размягченным голосом молвила принцесса, незаметно для себя пожимая руку Лепеля (как она могла это заметить, если напрягала все силы, сколько их было, чтобы не рассусоливать?!), – послушайте, мы любим вас… мы так любим, любим… Чудесная шерстка… и хвостик… ушки… смышленая, милая, милая… мордашка… – Не нужно забывать, что они, все трое, продолжали спускаться по крутой лестнице, и поэтому принцесса запиналась.
– Не будем об этом говорить! – возразил Почтеннейший, когда принцесса замолчала в избытке чувств, на глазах ее проступили слезы, и она поглядела на юношу, смутно различая его прекрасные, благородные черты. – Я одобряю ваше волнение, принцесса. Природа слишком щедро меня наградила. Не в моих привычках хваста…
Почтеннейший в буквальном смысле слова прикусил язык, потому что новое сотрясение тверди заставило его испуганно сжаться, – глубокие трещины раскололи камень и покорежили ступени. Несколько мгновений все неподвижно стояли, ожидая и смерти, и жизни одновременно…
– Послушайте, милый котик, – дрожащим шепотком заговорила Нута, – не обижайтесь, только не обижайтесь… но вы чуть-чуть прихвастнули и приврали. Нельзя этого во дворце, нельзя. Никак.
– Ни слова больше! – вскричал Почтеннейший, напыжившись. Желтые глаза засверкали, и шерсть стала дыбом. Благородное негодование душило его. – Я, возможно, и дам согласие сопровождать вас в Мессалонику, но хотел бы сразу же объясниться: я никогда не лгу! Не имею такой привычки!
Ступени треснули и сорвались вниз, увлекая с собой в тартарары три обомлевшие души…
Это было величественное зрелище для тех, кто наблюдал чудовищные судороги дворца со стороны: просела и рухнула устремленная вверх множеством стрельчатых подпор башня. Тяжким стоном отдался в поднебесье грохот обвала, языки пламени объяли облако пыли, что поднялось над горой обломков. Огонь бушевал в обнаженных внутренностях дворца, который, однако, продолжал расти. Сильный порыв ветра отбрасывал дым, обнажая каменную резьбу, сквозные, похожие на серебряную скань ограждения гульбищ и выставленные в нишах изваяния. Дворец рождался в мучительной, казалось, не предрешенной еще заранее борьбе огня и камня.
Завораживающее столкновение стихий, смутные ожидания и соблазны удерживали людей в опасной близости. Порою пламя крутилось смерчем, катился тягучий оглушающий рев, так что закладывало уши. Какое-то восторженное легкомыслие удерживало людей в саду. Утверждали, между прочим, что настоящей опасности нет, пожар, захватив усадебные постройки и насаждения, не сможет распространиться за пределы обводного рва, наполненного водой, которым еще весною защитили усадьбу от искреней. Так что не поздно еще и отступить, это всегда можно.