Рождение волшебницы
Шрифт:
Роскошные свои волосы Купава закручивала высоким столбом, и трудно было бы ожидать от этой величественной женщины иного.
– Что там за девка в платке? – обронила вдруг Купава, глянув на Золотинку так, словно бы девушка находилась за тридевять земель. – Это что за новости?
Ответа она не получила. Вновь загромыхало на площади – все повернулись к дверям. С правого входа в ярко-синей долгополой рясе и круглой малиновой шапочке появился Кур Тутман. Прибытие епископа было покрыто восторженным ревом одних, негодующими возгласами других. Он сел на уготованный ему стул и сразу же встал, вспомнив о пастырских обязанностях. Курники приняли благословение с истово обнаженными
Лицо у Кура Тутмана было помятое, в рыхлых морщинах, что, однако, не скрывало костлявой его основы; глаза водянистые блеклого оттенка, и губы приоткрыты. Однотонная синяя ряса епископа не носила на себе никаких следов падений, волочения и таски, хотя казалось, что глаза присутствующих такие следы непроизвольно искали.
За епископом согласно заранее установленному порядку настала очередь волшебника. Он и прибыл – при сдержанном гомоне площади. Для первого своего появления Миха Лунь выбрал левую дверь, Кудай, чтобы уравновесить дурное для курников предзнаменование, появился в правой. За учеником доставили обитый зеленым сафьяном сундучок, и сразу за тем с трудом протиснулись Поплева с Тучкой. Где-то на крыльце и ближе, в сенях, слышались вздорные крики и шум свалки.
Едва отметив взглядом Золотинку, Поплева заторопился перебраться на левую сторону покоя. Тучка застрял тут же, у правого входа. Ибо братья, как это ни прискорбно, придерживались противоположных воззрений на расколовший общество предмет – Купавиного младенца.
Тишина установилась, и приступили к присяге. Городской голова Репех, дородный мужчина с умными маленькими глазками на щекастом лице, поднес Родословец волшебнику. Миха, принимая священную книгу, сбросил на пол подбитый мехом плащ. Атласный серо-голубой наряд, в котором он остался, едва сдерживал распирающие ткань телеса: толстые ляжки, икры, крепкое брюшко. В этом воинственном одеянии, блеском и определенностью очертаний напоминавшем железные латы, волшебник выглядел неуязвимым поборником истины.
Благоговейно коснувшись губами серебряного оклада книги, он потупился и некоторое время оставался недвижим, строгий и сосредоточенный. Кур Тутман, взявши святыню, побледнел – это не прошло незамеченным для обоих концов. Купава облобызала Родословец с каким-то бесстыдным, возмутившим Золотинку сладострастием.
Может статься, курники ожидали, что небесный гром поразит наглую девку непосредственно в миг святотатственной клятвы. Этого не произошло, и приходилось признать, что провидение имеет свои собственные, не всегда открытые разуму курников виды. Не стала бы и Золотинка возражать против своевременной грозовой трепки, чтобы поубавить кое-кому спеси. И выходит, сделалась она правоверной курницей.
Вот она, кажется, уверовала, почти уверовала, что, следуя закону высшего блага, Миха Лунь явит несомненное свидетельство в пользу епископа. Она сочувствовала Михе всей душой, соединяя воедино, в одном побуждении любовь к справедливости и – это естественно! – ожидание некой награды. Взволнованные чувства девушки подпирали, с одной стороны, близко маячивший Асакон, с другой – все более укрепляющееся недоверие к одной увенчанной неприступным столбом волос особе.
После целования Родословца волшебник подписал еще и особую поручную запись, в которой принимал на себя ответственность за сознательное нарушение законов высшего блага. С особой лихостью расчеркнувшись белым лебединым пером, он вернул его почтительно склоненному приказному. Беглый, но резкий, обнаженный взгляд свидетельствовал, что волшебник помнит о Золотинке.
Пока
Неожиданно болезненное прикосновение вздернуло ее, как ожог, но требовательный взгляд Михи заставил прикусить язык.
– Представленные уважаемому собранию угли с душевным благоговением собраны мною на могиле святого Лухно, – объявил Миха, когда ученик вслед за двумя хрустальными стаканами поразительной прозрачности достал мешочек, из которого посыпалась на стол зола. Взоры присутствующих сосредоточились на углях и на стаканах. И тогда Миха, не глядя на Золотинку, пошарил опущенной рукой и сжал трепетную ладошку девушки. Асакон, повернутый острием вниз, вонзился, как жало. Золотинка лязгнула зубами, глаза безумно расширились… И не издала ни звука.
– Предварительные испытания начинаются, – ровным внушительным голосом объявил волшебник.
В следующее мгновение Золотинка обнаружила, что Миха Лунь находится у стола, в вольной позе опираясь на плечо ученика. А она сама цепко держится за скамейку, чтобы не упасть, потому что скамья выскальзывает и кренится. Голова была полна мути, во рту горько и язык доской.
Купава кинула что-то в наполненный водой стакан. Это же уголек, вдруг сообразила Золотинка. Дрожащей рукой кинул уголек в свой стакан Кур. Еще она видела, что Купава и Кур сидели, а городской голова Репех встал – его бледно-розовый с широким меховым воротником плащ маячил позади испытуемых. Репех сказал:
– …И все-таки, как нам вас понимать? Прошу, досточтимый Миха, растолковать общественности значение действа.
Золотинка ощущала дурноту и слабость, невесомость внутри себя. Это сделал с ней Миха, когда уколол Асаконом, – словно… словно опустошил, догадалась она, не понимая, однако, как нужно к этому относиться.
… Уголек Купавы утонул и погрузился на дно, а уголек Кура плавал. Народ на скамьях по обеим сторонам стола повскакивал. А у Золотинки не было сил радоваться, хотя все происходило, как надо. За исключением тошнотворной мути в голове.
– Ничего сверх того, что показывает волшебство. Ничего утверждать не могу. Прошу всех сесть. Спокойствие и внимание, – царил над публикой волшебник.
Купава стояла бледная и безмолвная. Кур на сидении стула, подавшись вперед, приоткрыв тонкие губы, в страстном напряжении внимал.
– Единственно, что хотел бы заметить: каждый избрал уголь без понуждения – по доброй воле. Тот самый уголь, посредством которого святой Лухно однажды явил чудо. Не будем все же торопиться с выводами. Ради торжества высшего блага прошу всех не торопиться. Спокойствие! Уважение к истине. Милосердие к павшим!
По сумрачным, окаменевшим лицам людей Золотинка видела, что выводы все же делаются. Купава бросила на волшебника испуганный взгляд… нет, она не выглядела победительницей.
– Теперь я просил бы уважаемое и беспристрастное лицо… я попрошу городского голову Репеха выбрать два других уголька и вложить их в ладошки… – волшебник окинул взглядом младенца, проверяя себя. – В ладошки мальчика.
Блуждающий ропот начал стихать. Пока Репех с подобающей неспешностью прошел к столу, чтобы выполнить указание волшебника, сам Миха снова отступил к Золотинкиной скамье. Стоя несколько боком, он свойски коснулся плеча. Но она напрасно затрепетала. Легкое, неприметное для присутствующих, похожее на благодарность пожатие – и Миха оставил девушку, чтобы вернуться к столу.