Рождение волшебницы

Маслюков Валентин Сергеевич

Посреди комнаты плавал накрытый к завтраку стол, и здесь же, заливаемые по самую спинку, стулья. Нахлынув и спадая, волны, однако, не оставляли следов: и дерево, и скатерть оставались сухими.

– Каково, а? – Миха Лунь тронул Золотинкино плечо.

– О! Да! – часто закивала она, ошеломленная беспричинной радостью. – Чудо! Чудо, что такое!

– Вот я и думал, что должно понравиться, – самодовольно заметил волшебник.

Они оказались за столом втроем, а старообразный молодой человек прислуживал, без всплеска расхаживая по волнам.

Кудай – так звали ученика волшебника. Тесная одежда темных

тонов безжалостно выставляла напоказ его хилые стати. Дыхание у него было зажатое, стесненное, словно Кудайка мучился, постоянно куда-то протискиваясь. Справедливость требовала, однако, отметить, что черты увядшего лица можно было признать приятными, несколько женственными и даже отчасти утонченными. А мелкие несообразности?.. Но это, видно, зыбкий зеленоватый свет, исходивший от колышущей волны, расквасил нос молодого человека багровой каплей – проступили старческие прожилки. Иногда Золотинка видела пугающие изменения в облике ученика, а в другой раз – ничего особенного.

– Бочонок портавара, нынче ночью мне доставили его из Мессалоники. Знатное винцо. За государевым столом этот портавар будут подавать недели через две. – Среди оживленного разговора с Поплевой Миха Лунь не упустил и маленькое Золотинкино затруднение: с некоторой опаской она держала на весу стакан вина.

Девушка не призналась, что никогда вина не пила, и покраснела.

– Из Мессалоники? Ночью? – сказала она с удивившей ее саму небрежностью – какой-то противной и… лживой.

– Я велю отослать бочонок вам на дом.

– Признаться, портавар нам не по карману, – с неуверенной улыбкой возразил Поплева.

– За морем телушка полушка, да червонец перевоз, – тонко усмехнулся Миха. – Я, собственно, имел в виду товарищескую любезность, не более того. Но если настаиваете на оплате, на полушке и сойдемся. Большего оно не стоит – в Мессалонике.

Поплева тоже покраснел вслед за Золотинкой, густо зарделся щеками. Зеленый свет, значит, ничего не скрывал. Напротив, в этом волшебном, морочном свете были они перед Михой Лунем, как на ладони, – оба, и Поплева, и его дочка. Тутошние товарищи волшебника. Туземцы.

Храбро сморщившись, Золотинка глотнула с треть стакана.

– …Да нет же, – с властной ленцой возражал между тем Поплеве Миха, – наоборот, товарищ, тут всё загадка. Почему все не кидаются волхвовать?.. Все это мельтешение безвестных поколений – извините. Тщета жизни. Можно ли жить брюхом, когда высоко-высоко… где-то над головами – не разглядишь! – таинственно шумит под ветрами вечности полная листьев и цветов крона?! Вот объясните это, товарищ! Вы человек из народа. Вы знаете жизнь. Что подсказывает вам природный рассудок, не испорченный еще эдакими, в самом деле… э… разными штучками? Беретесь вы объяснить? Почему, значит, жены не побросали мужей, а мужья жен и не кинулись все волхвовать? А?.. То-то! Вот мы с вами сидим, в некотором роде волшебники, – щедро расплескивая вино, Миха Лунь очертил стаканом объемлющий присутствующих круг. – Вот нас четверо товарищей, тех, кто ступил на этот исполненный сомнений и трудов, но благородный путь…

– Золотинка умничка, она тоже знает, – заметил Поплева, из скромности не касаясь собственных успехов. – Кое-что знает. Девочка наша.

– Сейчас! – развязно засмеялась она. А отец поощрительно кивнул, не замечая этого дурного смеха.

Она

навалилась локтем на стол, а правую руку отставила – уперлась пятерней, словно хотела подняться. Нужно было слить в единое целое сложную последовательность умственных усилий – и быстро. Прежде ей требовалось на это час-полтора полнейшей сосредоточенности, теперь хватило бы, при удаче, и двенадцатой доли часа. Но голова непривычно гудела, может быть, от вина, и не за что было уцепиться. Золотинка не могла возбудить в себе ту бессознательную, изящную легкость, за которой стояли годы упорных упражнений.

– Нет, не могу… что-то соскочило, – легко сдалась она и хихикнула, что было уже совсем не к месту и лишало ее всякой надежды овладеть собой.

– Она не может! – изумляясь густыми бровями, молвил Миха Лунь. Как умудрился он вложить в безразличное замечание столько проникновенного одобрения?

– У вас есть кошка? – спросила Золотинка, ненужно улыбаясь.

– Только крысы, – с поклоном кабацкого подавальщика сообщил Кудай.

– Годятся и крысы, – сказал за девушку Поплева.

Волшебник поощрительно подмигнул ей.

– Будут вам крысы! – заявила Золотинка. И снова попробовала напрячься, опершись локтем о стол… Но крысы на ум не шли. Некоторое время она изображала усилие нарочно для зрителей, хотя внутренне уже сознавала поражение.

– Крысы далеко! – наконец, сказала она. И соврала. С тщеславием и обольщением в душе, бестолково взвинченная, она не только не способна была подманить зверьков, но даже не чувствовала их – далеко они там или нет.

– Далеко! – с готовностью подтвердил Миха Лунь.

Предательская улыбка тронула выпуклые влажные губы волшебника, тогда как глаза под суровыми бровями смотрели скорбно – печалились глаза.

Золотинка с важностью отхлебнула вина.

– …Вот я и говорю, товарищ, – как ни в чем не бывало продолжал свое Миха Лунь, – нынче при дворе плюнуть некуда – все волшебники и чародейки. Это ведь какие способности нужны, какая сметка, и глаз, и хватка, чтобы так все передрать, всю вот эту внешность соблюсти: и руками-то он помавает, и глазами вращает, и пыжится, и где нужно дым пускает. А посмотришь в итоге-то: пшик! Души в этом нет. Одна оболочка. Внутри-то пусто. Не работает. Похоже, а не работает. И потом, возьмите это… – оглянувшись на окна, он внезапно смолк и прислушался, рука его легла на спинку стула.

На площади, за ставнями окон, раздавался заливистый женский крик, сопровождаемый невнятным гомоном толпы.

Снизу доносился раздробленный стук в дверь.

– Ну вот, – расстроился Миха Лунь. – Требуют чуда. А нет – так стекла побьют. Позвольте! – возвысил голос волшебник, обращаясь к окнам вполоборота. – Может статься, я за всю свою жизнь одно чудо и совершу. Но почему именно сейчас? Вынь да положь! Вы хотите чуда, – с громыхающим укором внушал он ставням, – когда в обществе очаровательнейшей девицы и способной при том, – (соответствующий взгляд в сторону Золотинки), – в обществе многоуважаемого товарища… Я сижу со стаканом сладкого портавара, за уставленным яствами столом… – Тут ему понадобилось свериться, чем именно стол уставлен: – Печеный заяц, помидоры, огурчики, гм… перчик… креветки… сырка кусочек… и краюшка хлеба с маслицем… Подумайте и вразумитесь, совместимо ли это: печеный заяц – и чудо?