Рождение волшебницы
Шрифт:
А Миха Лунь закусил ногти – с ожесточенным, прямо-таки зверским выражением лица. И страдальчески замычал. И заходил по комнате, приоткрыв искаженные губы. Принялся лихорадочно кусать стиснутый кулак. Резко повернулся на носках… Увидел девушку и некоторое время тупо на нее смотрел.
– Ты же, наверное, хочешь присутствовать на волшебстве, – сказал он, как бы припомнив.
– Вы прислали нам такое любезное приглашение, – пролепетала Золотинка, вовсе не уверенная в этот миг, что он действительно прислал им приглашение… такое любезное.
– Ну
Это было все.
Рассеянно заведя глаза к потолку, волшебник стащил с пальца Асакон, повертел его, не глядя, и пристроил на золотой поднос, который занимал середину круглого столика возле окна. Там волшебник задержался, созерцая мутные стекла частого оконного переплета, мял пальцы и запястья.
В мгновение ока Золотинка решилась.
– Простите, Миха Лунь, – произнесла она, не обращая внимания на то, что плохо повинуется голос и не идут на ум подходящие слова. – Вы не могли бы… Асакон. Дайте мне Асакон.
Волшебник замер, застигнутый врасплох. И она с внезапным переходом от дерзости к раскаянию поняла, что вся затея попросить камень измышлена была Кудайкой, чтобы как-то ее подставить. С готовым выражением любопытства на лице Миха Лунь повернулся… И отрубил так же внезапно, как Золотинка спросила:
– Пойди возьми!
Исключающий сомнения жест указывал на волшебный камень.
И вот Золотинка стоит у окна: на золотом подносе Асакон, вделанный в слишком широкое для Золотинки кольцо.
Она сомкнула пальцы, ощущая заглаженные бока и резкие грани… Асакон нельзя было приподнять, он будто приклеился. Но и поднос не шевельнулся. Не оторвался от столешницы вместе с камнем, когда Золотинка, напрягая кончики пальцев, потянула в полную силу. Асакон налился тяжестью. Все, чего она достигла, – покачнула перстень, как десятипудовый валун, который чуть-чуть накренился и опять лег на место.
Золотинка оглянулась: волшебник не выказывал чувств. Кудайка, раздвинув бесцветные губы и прищурившись, ожидал провала. Никто не проронил ни звука.
Попалась.
Пытаясь унять дрожь, Золотинка возвратилась к камню.
Вот в чем вопрос: волшебник налил Асакон неподъемной тяжестью нарочно для нее?.. И тогда надежды, пожалуй, нет. Или это изменчивое свойство Асакона? Природа всякого волшебного камня неповторима и непредсказуема. С налету его не возьмешь.
Привычная, словно бы уже врожденная последовательность упражнений Ощеры Ваги возникла в сознании вся сразу. Золотинка мягко обняла камень – и мыслью, и чувством. Словно это была ускользающая на сорокасаженной глубине тяжелая и сильная рыбина… Потом – невозможно сказать, сколько прошло времени – она наложила на него ладони, крест накрест, двойным покровом и глянула. Слабенько-слабенько, как заплутавший в полдневной яри светлячок, разгорался Асакон. Свет этот…
И когда она попробовала поднять камень, вскрикнула от ошеломительной легкости – рука нелепо дернулась вверх. Она надела перстень, и он пришелся точно впору.
– Этого следовало ожидать, – пробормотал волшебник, то ли разочарованный, то ли довольный.
Кудай ожесточенно расчесывал запястье…
– Ну вот что, – задумчиво прищурившись, молвил Миха Лунь, но и потом еще помолчал, что-то соображая. – Вот что… Я, пожалуй, дам тебе Асакон. На три дня. Поиграться. Но с условием…
– Оно трудное? – спросила Золотинка с ребяческим нетерпением.
Волшебник усмехнулся.
– Условие – чтобы сегодняшнее волшебство сошло благополучно. Получится у меня – я дам тебе перстень на три дня.
Густые Золотинкины брови сдвинулись.
– Ничего трудного, – заверил Миха. – Пустяки. Только я сегодня не совсем спокоен. Хочется иметь на своей стороне чистую душу.
– А я, учитель? – прошелестел никому словно не принадлежащий голос.
– Разумеется! – отмахнулся волшебник, не обернувшись к пустоте, где родился голос.
А Золотинка успела глянуть: ученик волшебника походил на какую-то сморщенную кислятину. В глазах его обнажилось нечто нутряное и потому подлинное, но она не успела разобрать что.
– Что бы ни случилось во время волшебства, ты будешь желать мне удачи. Всей душой. От сердца. – повторил Миха.
– Это не трудно, – улыбнулась Золотинка.
– Совсем не трудно, – подтвердил Миха. Но не улыбнулся.
В земство ее провожал Кудай. Неверное дыхание измученного ревностью ученика мало беспокоило теперь Золотинку. И это отнюдь не красящее девушку обстоятельство придется отметить. Неужели это нужно было ей для полноты торжества: изнемогающий душой, терзаемый завистью свидетель?
Недолгий путь до расположенного здесь же, на Торговой площади, земства тем и заполнен был, что Кудайка несколько раз менялся в лице и в повадке. То он издавал невразумительные звуки, и лебезящие, и угрожающие разом. То, неприступно помрачнев, намекал на некую роковую тайну. То принимался восхвалять достоинства Михи Луня. А то и вовсе впадал в слабоумие и не стеснялся пороть напыщенную чепуху про чародейные глазки Золотинки, про коралловые губки и – особенно удачно! – белоснежные перси.
Здание земства окружали со всех сторон низенькие лавки и клетушки. Оно высилось среди торговых рядов, как серый утес в пене взбаламученного моря. На ступенях главного входа перед зевом распахнутых дверей скопились люди. Стража держала толпу, которая целиком запрудила образованный лавками заулок. Глянув на столпотворение, Кудай сердито дернул спутницу за руку и потащил в обход. Малоприметная дверца нашлась с восточной стороны земства. Они пустились в странствие по внутренним теснинам здания и вышли в зал земского собрания.