Рожденная чародейкой
Шрифт:
Пока он был дурачком и не понимал, что такое смерть, он убивал в Каррисе опустошителей. Но сейчас как будто утратил всякое мужество. Она вспомнила старую поговорку: «Дурак лечит дурака». На него Габорн потратил форсибль понапрасну.
Двое рыцарей подошли забрать тело, И она положила руку Джурима ему на грудь так, чтобы прикрыть рану.
Потом посмотрела на Аверан. Большой дуб, под которым та сидела до нападения, лежал теперь на боку, вознося свои кривые сучья на высоту в двадцать футов. Ветер вырвал из земли чуть ли не
Биннесман тем временем расспрашивал Боринсона:
— Вы можете вздохнуть как следует? Боринсон зарычал от боли.
— Да из меня вышибло весь дух!
Иом нашла глазами Габорна. Тот смотрел на нее так, словно хотел просверлить взглядом.
Все вокруг, глядя на нее, перешептывались: «Хвала Силам!», но в глазах Габорна она прочла осуждение. Он жестом велел окружающим оставить их вдвоем.
— Почему? — начал он говорить, когда все посторонние удалились. — Почему Темный Победитель пришел за тобой?
Иом не хотелось обременять его еще одной загадкой.
— Я… ну…
— Пожалуйста, говори, — сказал Габорн.
— Он хочет твоего сына, — ответила Иом. — Он знает, что я ношу твоего сына. Габорн переспросил:
— Моего сына?
— Да, — подтвердила Иом. — Он еще в замке Сильварреста сказал, что чует «сына в моей утробе».
Не так она хотела сказать ему об этом. И боялась теперь, что он рассердится на нее за то, что она скрывала такое известие.
— Потому я и взяла столько даров, — прошептала Иом. — Хочу, чтобы он родился побыстрее. Если Темный Победитель так жаждет его смерти…
Глаза Габорна заблестели, он сморгнул слезы радости. Хотя это могли быть и слезы печали. Ведь они с Иом взяли слишком много даров метаболизма, чтобы вернуться когда-нибудь к нормальной жизни. Их дитя еще не достигнет совершеннолетия, когда оба они состарятся и умрут. Когда ему исполнится двенадцать, им, с шестью дарами метаболизма на каждого, будет уже по сто лет. Дары жизнестойкости помогут сохранить здоровье, но тело износится все равно, И даже если ребенок благополучно появится на свет, взрослым его Иом и Габорн никогда не увидят. Габорн понимал это, он знал цену, которую Иом заплатила ради своего ребенка.
Габорн опустился на колени рядом с ней, обнял.
— Давай-ка, полежи немного.
— Со мной все в порядке, — сказала Иом.
— С тобой не просто все в порядке. С тобою все чудесно, — сказал Габорн. — Только больше не скрывай от меня ничего.
Он снял плащ, расстелил на земле. Иом прилегла. Голова у нее кружилась, но на ногах стоять она вообще-то вполне могла. Биннесман все занимался Боринсоном.
— Когда же ты собиралась сказать мне? — спросил Габорн.
— Не знаю, — призналась Иом. — Я думала дождаться какой-то передышки между битвами или пока ему не исполнится два-три месяца. Что из этого случилось бы раньше…
Габорн принужденно улыбнулся. За улыбкой его таилась тревога.
— Что ж, тогда я рад, что случилась передышка между битвами.
Рев Темного Победителя затих, но вдали еще слышались раскаты грома. Одна за другой в небе сверкнули две молнии.
Аверан одолевали чужие и ненужные ей воспоминания. Боль в желудке почти прошла, пот уже не лил с нее градом, но чувствовала она себя так, словно молнии эти попадали прямо в нее.
На Манганской скале тревожно шипели опустошители.
Раскаты грома пробудили в девочке поистине жуткие воспоминания: бег по узким ущельям гор Брейс, тысячи испуганных опустошителей вокруг, сплошь сверкающее небо, гроза, которая слепит и оглушает.
То были отрывки последних впечатлений Смотрителя.
Она переживала сейчас его страдания как свои. Прошедшая ночь была столь холодна, что у него ломило все суставы, пока он не отогрелся кое-как, сбившись в кучу с другими опустошителями в норе.
Аверан, сидя на солнце, дрожала от холода, ноги у нее болели от бесконечного бега. Ее терзала усталость, накопившая у Смотрителя за долгие дни похода, сражений, работы без отдыха, и мучала жгучая, невыносимая жажда.
Но сильнее всего был пережитый ночью страх, ужас Смотрителя перед грозой.
Это был какой-то первобытный ужас. Никакие доводы разума не были властны над ним. И Аверан, пока воины приводили в порядок лагерь, все пыталась понять, почему это так.
Но хотя в разуме ее жило уже много чужих воспоминаний, они приходили в своем, произвольном порядке. Девочка не могла заставить себя вспомнить то, что ей хотелось узнать.
Поэтому она терпеливо и пристально всматривалась долгое время в темную душу Смотрителя. Ничего хорошего она не видела — только опустошителей, роющих траншеи, чтобы подвести воду во вновь открытые пещеры, и снова опустошителей, перегоняющих недозрелых червей из одного тоннеля в другой, и опять опустошителей, пожинающих знания своих мертвецов.
Смотритель, с какой стороны ни посмотри, был простым крестьянином.
Но постепенно она поняла, что на человека-крестьянина он отнюдь не похож. Ей случалось видеть коровниц за работой, пастухов с овцами в поле. Да и сама она ухаживала в гнезде за грааками.
Между человеком и его подопечными всегда возникает привязанность. Аверан любила своих грааков, ей нравилось чистить их, ласкать, кормить, чесать между глаз и под складками кожи на горле.
Смотритель же ничего такого не чувствовал. Он ухаживал за животными, предназначенными в пищу, растил и кормил их. Но при этом едва сдерживался, чтобы не разорвать своих подопечных на куски.
У Смотрителя был чудовищный аппетит.
И девочка вдруг поняла, что он тоже пришел к людям со своей целью — научиться ловить их и пожинать их знания.