Рождественское перемирие

Райз Тиффани

– Неправда. Я ненавижу, что ты живешь в своем доме, а не в моем. Дом сам по себе хороший. Он милый. Он...

– Какой?

– Довольно... Рождествен... ский?

– Сейчас Сочельник. Он и должен быть рождественским. Считаешь, я перестаралась с украшением?
– поинтересовалась Нора, глядя на ель, высотой в восемь футов, настоящую, а не искусственную, рождественскую ель.

– Нет, нет, - произнес он, мотая головой.
– Отнюдь. Только... я должен спросить, на какой именно день ты записала групповуху со всеми Санта Клаусами из Мэйсис?

Хочу быть там, чтобы заснять. Для потомков, знаешь ли.

Нора сорвала с ели плюшевую фигурку оленя и швырнула ее в Кингсли.

– Мой дом не похож на групповуху Санта Клауса, - жестко ответила она, и если Нора считала, что сказать «Групповуху Санта Клауса» с серьезным лицом будет просто, то быстро пересмотрела это утверждение.

– Чуть-чуть слишком, - не согласился мужчина.
– Это все, что я хочу сказать.
– Кингсли сел, скрестив ноги, и провел ладонью по волосам.

– Почему? Потому что живу одна? Только потому, что я одна, и у меня нет живых родственников в радиусе десятичасовой поездки, не значит, что мне нельзя немного украсить дом к Рождеству.

– Немного украсить? Ma^itresse, у тебя две ели. Две. У тебя на каждом окне по свече. И играет рождественская музыка с момента моего приезда. Ты даже купила красные шторы.

– Красный - мой цвет.

– На них снежинки. Большие. И у тебя рождественские покрывала, полотенца и гирлянды на крыльце, и гирлянды на заднем дворе. А на кухне всё выглядит, как в одной из этих дурацких рождественских деревень.

– Это банки для печенья. Я люблю печенье. Все любят печенье.

– В холодильнике эггногг¹, или Санта кончил...

– Прекрати, придурок, - прервала она, смеясь. Нора сорвала еще одного оленя с елки, посмотрела на него, затем поняла, что огромное количество оленей на елке не помогают ей.
– Мы не будем обсуждать сперму Санты в Сочельник.

– А этот большой снежный шар ты купила потому, что он подходит к твоим волосам?
– спросил Кингсли, указывая на снежный шар на кофейном столике

Нора повесила оленя на елку и плюхнулась в большое серое кресло. Она взяла шар с заснеженной елью внутри, улыбнулась и осторожно вернула его на место.

– Его прислала мама Сорена. Должно быть, она не знает, что мы больше не вместе. Думаю, он еще ей не сказал.

Кингсли встал и сел на кофейный столик прямо напротив нее. Она закинула ноги на его колени, и без приказа он начал нежно массировать ступни, как хороший раб, которым и был. Мужчина мог быть прав насчет перебора с рождественскими украшениями. Рядом с каминными часами стоял щелкунчик, традиционный викторианский, а не тот, которого она хранила в сумке для игрушек. Хотя дом выглядел красивым. Даже Марта Стюарт одобрила бы финальный результат.

– Когда я был маленьким, - начал Кингсли, лаская углубления и изгибы на ее лодыжках большим пальцем, прикосновениями больше успокаивающими, нежели эротическими.
– Думаю, мне было восемь... Maman решила, что у нас будет самое лучшее Рождество. Большая елка. В три раза больше, чем раньше. Гирлянды. Свечи. Рождественские концерты. Прогулки в парке во время снегопада. Рождественское печенье каждый день. Нескольким годами позже я сказал сестре, что это было наше самое лучшее Рождество. В ответ был слышен лишь смех. И смех не был добрым. Она сказала, что я был маленьким глупым мальчиком, потому что тот год был годом, когда папа признался, что он напился на бизнес-ланче и поцеловал секретаршу. Неверность больше распространена во Франции, чем в Америке, но мама была очень американкой и плохо это восприняла. Она почти ушла от Papa. И собиралась отвезти нас в Мэн жить с ее родителями. То Рождество могло быть нашим последним с отцом во Франции. Я и не подозревал. Но... мне больше не восемь.

Нора подавила слезы. Кингсли поднял ее лодыжку и нежно поцеловал стопу.

– Ты прав, - согласилась девушка.
– Нам стоит потрахаться. Сейчас. Но я буду сверху. Лежи тут и оставайся твердым.

– Заметано, - ответил он.
– Я скажу тебе, когда размякну и стану жалким.

– Ты француз. И остаешься сексуальным, даже когда жалок, - заметила она, произнося «жалкий» с преувеличенным французским акцентом, как его и стоило произнести.
– Жалкие немцы и близко не так привлекательны.

Она вытерла еще одну слезу. Когда Нора стала такой плаксой? Весь вчерашний и сегодняшний день, украшая дом, она слушала на повторе песню Joni Mitchell “River”. Рождественский гимн женщин с разбитым сердцем.

– Знаешь, это нечестно, - сказала Нора, а Кинг продолжал целовать ее стопу и лодыжку. Его темные вьющиеся волосы ниспадали на глаза, и он остановил свое поклонение, чтобы заправить своенравную прядь за ухо.
– Ни один мужчина не должен быть таким же сексуальным, как ты, таким же хорошим в постели и умным. Я не должна быть грустной и влажной. Это странное сочетание, вот что я хочу сказать.

– Теперь ты знаешь, каково быть французом, - ответил он.
– Могу отлизать тебе, пока ты плачешь. Я не против. Не в первый раз.

– Больше никогда не позволю Джульетте оставлять тебя одного в Рождество, - пообещала Нора.
– Нянчиться с твоим членом, пока она гостит у мамы, изнурительно. Я лучше выберу хороший подарок.

– Я весь вечер пытался вручить тебе подарок, - сказал он, его глаза блестели.

– Оргазм Госпоже от саба не подарок. Саб должен дарить оргазмы Госпоже каждый день недели, в котором есть согласные буквы.

– Ах, верно, - согласился он.
– Но, возможно, я обернул бриллиантовый браслет в сорок тысяч долларов вокруг своего члена?

– Неужели?
– не поверила она, внезапно ощутив магию Рождества.

– Да, но для Джульетт. Это был ее подарок.

– Роскошный подарок, - подтвердила Нора.

– Я должен был подарить что-то роскошное. Этот козел Брэд Вульф отправил ей бриллиантовые серьги от Тиффани, только чтобы позлить меня, - поделился Кингсли.

– Очевидно, это сработало.