Рождественское убийство
Шрифт:
Симеон кивнул головой.
— Да, я верю этому… В нас есть немного цыганской крови, об этом всегда говорили. Это практически не проявилось в моих детях, за исключением Гарри, но я замечаю это и в тебе. Я могу быть очень терпеливым, если это необходимо. Однажды я целых пятнадцать лет ждал, чтобы расквитаться с одним негодяем, который меня оскорбил. Вот тебе еще одна черта всех Ли — они ничего не забывают! Они мстят за зло, им причиненное, даже если им приходится ждать долгие годы, прежде чем
Он довольно засмеялся.
— Это было в Южной Африке?
— Да. Это огромная страна.
— Вы давно оттуда уехали?
— В последний раз я был там лет через пять после женитьбы. Да, это было в последний раз.
— А до этого? Вы прожили там много лет?
— Да.
— Расскажите мне об этом.
Он с охотой принялся рассказывать. Пилар слушала, прикрыв лицо веером.
— Подожди-ка, — сказал вдруг Симеон. — Я кое-что тебе покажу.
Он осторожно поднялся на ноги. Затем, помогая себе тростью, он медленно заковылял по комнате. Открыв сейф и повернувшись к Пилар, он поманил ее рукой.
— Поди-ка сюда и взгляни на них. Возьми, потрогай, пропусти их сквозь пальцы.
Он взглянул на ее удивленное лицо и захихикал.
— Знаешь, что это? Алмазы, дитя мое, алмазы.
Пилар широко раскрыла глаза.
— Но ведь это обыкновенные камешки.
Симеон засмеялся.
— Это необработанные алмазы. Такими их находят в земле.
— А если их обработать, — недоверчиво спросила Пилар, — они будут выглядеть, как настоящие бриллианты?
— Конечно.
— Они будут сверкать и искриться?
— Сверкать и искриться.
— О-о-о, — протянула Пилар совсем по-детски, — я не могу в это поверить.
— Это истинная правда. — Симеон был в восторге.
— А они дорогие?
— Довольно дорогие. Сейчас, когда они неочищены, трудно сказать, сколько они стоят, но в общем, эта маленькая кучка стоит несколько тысяч фунтов.
— Несколько — тысяч — фунтов, — раздельно повторила Пилар.
— Скажем, девять или десять тысяч фунтов. Это довольно крупные камни.
— Но почему же вы тогда не продаете их?
— Потому что мне нравится хранить их у себя.
— Но как же деньги?
— Я не нуждаюсь в них.
— О… понимаю, — несмотря на свои слова, Пилар была поражена. — Но почему вы так и не обработали их?
— Потому что они нравятся мне именно такими, какие они есть.
Он внезапно помрачнел. Отвернувшись, он забормотал про себя:
— Мне нравится прикасаться к ним, чувствовать, как они струятся между пальцами… Они напоминают мне о днях моей юности. Прошлое возвращается ко мне — жаркое солнце, запах вельда, старина Эб, вечеринки…
Раздался тихий стук в дверь.
— Положи их обратно в сейф, — быстро потребовал Симеон, — захлопни его.
Когда это было исполнено, он громко сказал:
— Войдите.
Бесшумно и почтительно вошел Хорбери.
— Чай готов, сэр.
III
— Вот ты где, Дэвид, — сказала Хильда. — Я тебя везде ищу. Уйдем из этой комнаты, здесь холодно.
Дэвид ответил не сразу. Он стоял, молча глядя на кресло, низкое кресло с выгоревшей сатиновой обивкой. Он отрывисто произнес:
— Это ее кресло… здесь она любила сидеть… это то самое кресло… то самое. Только выгоревшее, конечно.
Хильда немного нахмурилась.
— Понимаю. Пойдем отсюда, Дэвид. Здесь ужасно холодно.
Дэвид не замечал ничего. Окидывая комнату блуждающим взглядом, он бормотал:
— Она почти все время проводила в этой комнате. Я помню, как сидел на стуле, а она читала мне «Джека — победителя великанов» — так называлась книга… «Джек — победитель великанов». Мне было тогда лет шесть…
Хильда взяла его под руку.
— Пойдем обратно в гостиную, дорогой. В этой комнате не топлено.
Он послушно повернулся; она почувствовала, как он весь дрожит.
— Все то же самое, — бормотал он. — Ничего не изменилось. Как будто и не было стольких лет.
Хильда была обеспокоена. Она громко воскликнула притворно бодрым голосом:
— Интересно, а где все другие? Наверное, уже пора пить чай.
Выйдя в холл, Дэвид, однако, не направился в гостиную, а открыл другую дверь.
— Здесь стояло пианино… да, оно здесь! Интересно, настроено ли?
Он сел, поднял крышку и пробежал пальцами по клавиатуре.
— Оно явно настроено.
Он начал играть.
Спокойная чарующая музыка струилась из-под его пальцев.
— Что это? — спросила Хильда. — Что-то очень знакомое, но я не могу вспомнить.
— Это «Песня без слов» Мендельсона. Она часто ее играла.
— Сыграй, пожалуйста, Моцарта, — попросила Хильда.
Дэвид покачал головой и продолжал играть Мендельсона.
Затем он внезапно в резком аккорде бросил все пальцы на клавиатуру и поднялся. Его била крупная дрожь. Хильда подошла к нему.
— Дэвид, что с тобой?
— Ничего… — прошептал он. — Ничего…
IV
Раздался резкий, нетерпеливый звонок в дверь. Трессильян встал с кресла в буфетной и вышел в холл.
Звонок раздался вновь. Трессильян нахмурился. Сквозь замерзшее стекло он увидел силуэт мужчины в шляпе с опущенными полями.