Рождественское убийство
Шрифт:
— И из всего этого ничего не получилось?
— Да, — Дэвид кивнул, — по вине Гарри, который расстроил все отцовские планы. Гарри всегда был страшно необузданным. Сначала он залез в долги, потом у него были еще какие-то неприятности… Кончилось все тем, что в один прекрасный день он попросту исчез с несколькими сотнями фунтов, принадлежавших отцу. Он оставил записку, что ему надоела конторская жизнь и он собирается повидать свет.
— И больше вы о нем никогда ничего не слышали?
— Что ты, напротив! — Дэвид засмеялся. — Слышали, и довольно
— А Альфред?
— Отец отозвал его из армии и заставил войти в дело.
— Он возражал?
— Поначалу даже очень. Он просто ненавидел все эти деловые вопросы. Но отцу всегда удавалось подчинить себе Альфреда, он и сейчас под каблуком у отца, я уверен.
— А ты оставил дом… — задумчиво пробормотала Хильда.
— Да. Я уехал в Лондон и занялся живописью. Отец откровенно заявил мне, что если я не брошу этого бесполезного, по его мнению, занятия, то он, хотя и будет выплачивать мне небольшое денежное содержание, не оставит мне в своем завещании ни пенни. Я ответил, что это меня не беспокоит. Он назвал меня дураком, на том мы и расстались! С тех пор я не видел его ни разу.
— И ты не сожалел об этом? — спокойно спросила Хильда.
— Нет, конечно. Я знаю, что с моей профессией много не заработаешь. Большим художником я не стану, это ясно. Но мы достаточно счастливы в нашем коттедже, у нас есть все, что нужно, все необходимое. А если я умру, что ж, моя жизнь застрахована в твою пользу.
Он замолчал, а затем внезапно воскликнул:
— И вот теперь — это!
Он ударил кулаком по письму.
— Жаль, что письмо отца тебя так расстраивает, — заметила Хильда.
Дэвид продолжал, как бы не слыша ее:
— Он просит меня приехать с женой на Рождество, выражая надежду, что нам, возможно, удастся собраться всем вместе! Воссоединившаяся семья! Что это может означать?
— Зачем искать скрытый смысл там, где его нет? — сказала Хильда.
Он вопросительно взглянул на нее.
— Я хочу сказать, — пояснила она, улыбаясь, — что твой отец стареет. Он начинает тосковать по семейным узам. Ты же знаешь, такое бывает.
— Возможно, ты и права, — медленно произнес Дэвид.
— Он старик, и он одинок.
Дэвид бросил на жену быстрый взгляд.
— Значит, ты советуешь мне поехать, не так ли, Хильда?
— Было бы, по-моему, — сказала его жена, осторожно подбирая слова, — было бы жестоко не откликнуться на его просьбу. Я старомодна, я это знаю, но почему бы во время Рождества не наступить миру и общему согласию?
— После всего, о чем я тебе рассказал?
— Я знаю, дорогой, знаю. Но все это в прошлом. С этим давно покончено.
— Но не для меня.
— Только потому, что ты сам этого не хочешь. Ты намеренно хранишь в себе память о прошлом.
— Я не могу забыть.
— Точнее, ты не хочешь забыть. В этом все дело, Дэвид.
Его лицо внезапно приняло несвойственное ему жесткое выражение.
— Мы все такие, все Ли. Мы храним воспоминания годами — лелеем их, не даем им угаснуть.
— Не понимаю, чем здесь можно гордиться? — несколько раздраженно заметила Хильда. — На мой взгляд, абсолютно нечем.
Он с укором посмотрел на нее.
— Значит, ты не ценишь в человеке верности прошлому?
— Я не верю в прошлое, Дэвид, я верю только в настоящее! Прошлое не должно возвращаться. Если мы будем без конца возвращаться к прошлому, мы в конце концов исказим его. Мы невольно все будем преувеличивать, видеть то, что было, в кривом зеркале.
— Но я могу абсолютно точно вспомнить каждое слово и каждое событие тех дней! — страстно воскликнул Дэвид.
— Возможно, но ты не должен этого делать, дорогой! Это неестественно. Ты до сих пор смотришь на мир глазами мальчика тех дней, хотя тебе давно бы следовало взглянуть на прошлое глазами мужчины.
— Это ничего бы не изменило, — возразил Дэвид.
Хильда заколебалась. Она прекрасно сознавала тщетность собственных усилий, но все же ей очень хотелось убедить Дэвида в своей правоте.
— Мне кажется, — сказала она, — что ты считаешь своего отца каким-то чудовищем! Дьяволом в образе человеческом! Я уверена, что стоит тебе увидеть его теперь, ты поймешь, что это самый обыкновенный человек. Человек, чья жизнь была, быть может, далека от безупречной, человек, который имел дурные наклонности и скверный характер, но в любом случае — он всего лишь человек, а не какой-нибудь монстр!
— Ты не хочешь понять! Его обращение с моей матерью…
— Есть женщины, — печально заметила Хильда, — чья кротость и полное повиновение нередко пробуждают в мужчине худшие черты характера — в то же время, как тот же мужчина, столкнувшись с силой духа и решительностью, может стать совсем другим человеком!
— Ты что же, хочешь сказать, что она сама была виновата…
— Да нет же, нет! — перебила его Хильда. — Я не сомневаюсь, что твой отец обращался с ней ужасно плохо, но отношения между мужем и женой — это очень сложная вещь, и сомневаюсь, чтобы кто-либо посторонний — будь то даже их ребенок — смог бы в них разобраться. И потом, все твое возмущение уже не в силах помочь ей. Все это в прошлом, а его не возвратить! Сейчас ты должен думать о больном старике-инвалиде, который просит родного сына приехать к нему на Рождество.
— Ты хочешь, чтобы я поехал?
После некоторого колебания Хильда решительно произнесла:
— Да. Я хочу, чтобы ты поехал туда и чтобы с чудовищем, созданным твоим воображением, было покончено раз и навсегда.
V
Джордж Ли, член парламента от Вестерингэма, был тучным джентльменом лет сорока с небольшим.
Его бледно-голубые, немного навыкате глаза постоянно взирали на мир с неопределенно подозрительным выражением. Говорил он степенно, медленно ворочая тяжелой челюстью.