Рождество по-новорусски
Шрифт:
Нина залпом, не чокаясь, выпила из своего стакана.
– Только на коньяк и хватает. А на ремонт клуба – хрен, не получается. И на новую аппаратуру – тоже. Может, у меня не денег не хватает, а ума? Мозгов, чтобы клубом руководить? Скажи, Гринчук, ты же умный.
Гринчук отпил из стакана.
Нина выжидательно смотрела на него, зрачки глаз были расширены, и в них Гринчук увидел себя.
– У тебя все есть Нина, – тихо сказал Гринчук. – Все. И ум, и внешность, и талант администратора. Только одного у тебя нет…
– Чего?
– Наркоты у
– Знаю. Но наркотиков продавать здесь не буду.
Гринчук допил коньяк.
– Тогда чем ты не довольна? Ты должна быть счастлива. Нет денег на ремонт? Зато нет наркотиков. И еще пару месяцев не будет. А потом либо ты сломаешься, либо придется продать клуб. А новый хозяин снова пустит сюда наркоту. И сменит твою обслугу.
– Думаешь, я этого не знаю? – Нина снова разлила коньяк в стаканы. – Ты мне что-нибудь хорошее скажи. Умное.
– Хорошее? – спросил Гринчук.
Он не ел с утра, и теперь коньяк начинал согревать желудок. И теплой волной стал пробираться в голову.
– Слышал, что сегодня из больницы выписался Гиря. Пардон, Геннадий Федорович. Ты, случайно, не по этому поводу напиваешься?
– И поэтому. Тоже. – Нина снова залпом выпила коньяк.
– Думаешь, он придет разбираться?
– Конечно. Придет. – Нина попыталась взять конфету из коробки, но не смогла. – Это ведь его клуб. А я. Только. Числюсь директором. Хреновым директором.
Гринчук отвел взгляд.
Нина было плохо. И еще хуже ей было оттого, что выхода не было. Хотя, один был. Нина о нем никогда не говорила вслух, но Гринчук знал об этом выходе.
Нужно было просто дать понять Гире, что теперь он, Гринчук, крыша Нины. И что теперь Гире нечего делать в «Кентавре». И самым неприятным во всем этом было то, что Гиря наверняка съехал бы с базара.
– Ты с ним поговоришь? – спросила, наконец, Нина.
– И что потом? У тебя потом появятся деньги без наркотиков? Или ты предлагаешь мне прикрывать эти наркотики? Ты этого хочешь?
– Я хочу, чтобы Гиря сюда не приходил, – неожиданно трезвым голосом сказала Нина.
Гринчук выпил свой коньяк.
– Не получится. Он обязательно придет. И придет не потому, что захочет повидать тебя, – Гринчук отодвинул стакан. – Он придет повидать меня. Ему очень захочется поговорить именно с Юрием Ивановичем Гринчуком. Лично. Типа принести свои извинения, за то, что попытался меня конкретно подставить нашим борцам за чистоту рядов. Он захочет поговорить со мной, и я не смогу ему отказать.
Гринчук невесело усмехнулся.
– И знаешь почему?
– Захочет извиниться, – ровным голосом ответила Нина.
– Почему я не могу отказать.
– Из вежливости, – взгляд Нины стал неподвижным.
Она словно рассматривала нечто, невидимое Гринчуку.
– Потому, что теперь есть ты. И твой бизнес. И он всегда сможет предложить мне сделку.
– А лучше было бы, если б я исчезла?
– Глупости, – сказал Гринчук. – Никто не должен исчезать.
Просто сложилась обычная безвыходная ситуация. Так или этак. Только выпадало Гринчуку общаться с Гирей. С Геннадием Федоровичем. Которого, по хорошему, стоило давно грохнуть. За тех, кто погиб по его вине.
Блин.
Гринчук взял бутылку, налил себе в стакан коньяку, и выпил.
– С Новым годом, – сказала Нина. – С новым счастьем.
– Тебе там ребята подарки передали, – сказал Гринчук.
– Спасибо ребятам.
– И от меня подарок, вот.
– Спасибо и тебе, вот.
Гричук встал с кресла, прошел по кабинету. Нина продолжала смотреть куда-то в пустоту.
– Ну что вы сегодня взялись за меня! – сказал Гринчук.
– Тебе очень идет новая форма, – тихо сказала Нина.
– Подлецу все к лицу, – Гричук расстегнул китель.
– Все, – согласилась Нина.
– Что вам не нравится? Что? Не можешь свести в клубе концы с концами в клубе? Брось его на фиг. Бабки нужны? Давай я тебе буду давать деньги. У меня хватит. Я знаешь, какую зарплату получаю? – Гринчук полез в карман. – Дать денег? Сиди себе дома…
– И жди, пока соизволит приехать сам Юрий Иванович, чтобы трахнуть меня, от нечего делать, – закончила за него Нина.
– Да. Сиди. И жди. Или не жди… Делай что хочешь! Только не нужно меня обвинять. Не нужно на меня так смотреть! Ни тебе, ни Братку. Я ни в чем не виноват. Не виноват я в том, что все мы топчемся по одним и тем же улицам и мешаем друг другу жить. И не можем мы из этого круга вырваться! – Гричук понял, что кричит, замолчал и снова прошелся по кабинету. – Знаешь, почему нам так скучно жить? Потому, что мы все друг про друга знаем. Мы знаем, что в следующую минуту сделает другой. Вот через час, максимум, приедет сюда Гиря. Поздравлять и оговаривать наши с ним новые отношения.
– А у вас есть новые отношения? – спросила Нина.
– Да. Теперь есть. Теперь я буду с ним говорить почти ласково, потому, что воевать я с ним из-за тебя не хочу.
– Слишком мелкий повод?
– Я не стал его убивать, когда повод был куда больше, – Гринчук оборвал себя, чтобы не наговорить лишнего.
– Ты о том взрыве, возле клуба? – спросила Нина.
– Тебе Гиря сказал?
– Мне Браток сказал. И про гранату, которую вы поставили Гире в бар. Как предупреждение.
– Болтает Браток много, – махнул рукой Гринчук.
– Нет, это я из него по старой дружбе вытащила. Вы ведь тогда его могли и взорвать…
– И тебе было бы легче?
– Легче. Но ты не мог этого сделать.
– Мог, – Гринчук снова сел в кресло. – Меня тот же Браток отговорил. Не стоит оно того, сказал тогда Браток.
– Не стоит, – подтвердила Нина. – Браток вообще очень умный.
– Умный… Этот умный не захотел сюда ехать, и весь вечер только и ныл. То ему не так, это не так.
– Только этот вечер? – спросила Нина.
– Нет, и целый день. И вчера. И… – Гринчук замолчал.