Рождество по-новорусски
Шрифт:
С Братком творилось что-то странное. И уже давно. И Гринчук не обратил на это внимания. Прозевал.
– А что с ним? – спросил Гринчук.
– А это вы, гражданин подполковник, у него сами спросите, – сказала Нина. – Вызовите его к себе в кабинет, поставьте по стойке смирно. И прикажите рассказать все, как на духу. И гражданин прапорщик вам все расскажет. А вообще… Зачем вам его рассказы? Мы ведь все топчемся по одним и тем же улицам и знаем друг о друге все. Ты вон даже знаешь, что самое большее через час сюда приедет Гиря. А кто еще сюда приедет?
– А еще сюда приедет кто-нибудь от Мехтиева.
– Тоже поговорить обо мне?
– С подарком, – ответил Гринчук.
– С подарком… – понимающе протянула Нина. – А почему именно от него и обязательно с подарком?
– А ему очень хочется быть со мной в хороших отношениях. Он считает, что я ему очень помог, и он мой должник. А такие как Саня Мехтиев, не любят чувствовать себя должником. Об одолжении я его не попрошу, так что он пришлет подарок.
– И ты его примешь?
– Попробую не принять, хотя…
– Ты не уверен в своих силах? – удивилась Нина. – Неподкупный подполковник Зеленый, не уверен, что сможет отказаться от подарка.
– Неподкупный, – повторил за ней Гринчук. – Неподкупный.
– Да, неподкупный. А что?
– Ничего. Совсем ничего. – Руки Гринчука сжались в кулаки. – Я неподкупный. А еще я неустрашимый? Да?
– Да.
– И уверенный.
– Конечно.
– И счастливый?
– А почему бы и нет?
– А почему бы и да? Почему я должен быть счастливым от того, что делаю? Почему мне должно нравиться то, что я сделал сегодня?
– А что ты сделал сегодня?
– А сегодня я ломал людей. Снова. Как обычно. Только на этот раз я их ломал вроде бы из благих намерений. Чтобы они могли получить мою защиту. Чтобы они ее попросили, или не отказались от нее. И я их сломал. Я чувствовал, как трещат они все, как начинают бояться те, кто уже даже забыл, где у них страх растет. А еще я сломал одного засранца, который был уверен, что… Которому казалось, будто он все может. Я его превратил в кучу дерьма. Сейчас он, наверное, носится в поисках денег. Я был прав. Прав, – Гринчук ударил кулаком по столу, – и завтра я снова сделаю тоже самое. И послезавтра. И если понадобится, я по уши влезу в дерьмо, чтобы защитить кого-то, кто мне потом и спасибо не скажет. Но почему я должен быть этим счастлив? Объясни.
– Не знаю… – Нина потянулась к бутылке, потом махнула рукой. – Наверное, в этом твоя работа. Ты ее умеешь делать, и ты ее делаешь. И счастлив должен быть от того, что работа твоя приносит людям…
– Радость? Хрен там, а не радость приносит моя работа.
– Тебе разве не нравится, что ты можешь поставить на место какого-нибудь урода?
– А для этого обязательно быть ментом? Для этого обязательно иметь ксиву и ствол? Я умею это делать, я это делаю, но…
– Ты слишком все усложняешь, – сказала Нина.
– Усложняю? – переспросил Гринчук. – Давай по другому. Мне ты нравишься. Мне нравится быть с тобой. И я бы не хотел, чтобы мы перестали…
– Трахаться, – подсказала Нина.
– Нет. Чтобы мы перестали быть вместе.
– Но…
– Но почему я должен быть счастлив оттого, что первый раз ты легла со мной в постель по приказу Гири? – Гринчук понимал, что касается болезненной для Нины темы, но ничего с собой поделать уже не мог. – Ты ведь тогда меня кадрила, чтобы тебя Гиря не выпер с работы. И клуб этот получила в награду… Так?
Нина открыла сумочку, достала пачку сигарет, щелкнула зажигалкой, прикуривая. Пальцы ее дрожали.
– Ведь так? – еще раз спросил Гринчук.
– Так, – сказала, наконец, Нина. – И это что-то меняет?
– Да. Нет. Не знаю… – Гринчук снова налил коньяка и выпил.
– Тебе лучше остановиться, подполковник Гринчук, – произнесла ровным голосом Нина, скомкав сигарету в пепельнице.
– Иначе что? – зло спросил Гринчук.
– Иначе мы больше никогда не встретимся.
– Ты меня выгонишь?
– Дурак. Просто ты никогда ко мне не придешь. Ты мне никогда не простишь, что я слышала все это. И что я видела тебя таким, – Нина встала с кресла, обошла стол и подошла к Гринчуку. – Юра…
Гричук мотнул головой, отворачиваясь.
Нина провела рукой по его щеке.
– Знаешь, что женщины ценят в сильных мужчинах?
Гринчук не ответил.
– В сильных мужчинах женщины ценят уверенность. А знаешь, чего они никогда не прощают таким вот уверенным мужчинам? Они не прощают им когда… – Нина замешкалась, подбирая нужные слова. – Когда мужик не сомневается в своей уверенности. Понимаешь? Когда мужик железный, ни на минуту не задумывается, а идет напролом, не сомневается, это хорошо, за ним, как за ледоколом можно идти. Только если его зажмет льдами – ты вместе с ним погибнешь. А ты…
– Что я?
– А ты помнишь, тогда, в первую ночь… ты знал, что меня подкладывает к тебе Гиря… что я за это бабки получу от него… а тебе было нужно, чтобы он поверил в твою… чтобы… но ты ведь тогда попытался меня оттолкнуть… – Нина повернула к себе лицо Гринчука и наклонилась, заглядывая ему в глаза. – И я могла тогда уйти. И когда я осталась у тебя, то это уже не по приказу Гири. Это я сама решила. И я…
В дверь кабинета постучали.
– Что там? – Нина выпрямилась, опустила руки и обернулась к двери.
На пороге появился один из Кошкиных:
– Там…
Кошкин пришел один, без брата, и некому было заканчивать фразы.
– Пришел кто-то? – спросила Нина.
– Гиря, – сказал Гринчук.
– Здравствуйте, Геннадий Федорович, – сказала Нина, выйдя в холл.
Ночь, и без того не слишком веселая, была испорчена окончательно.
Вряд ли это успокоило бы Нину, но новогодняя ночь была испорчена не у нее одной.
Липский–старший переживал свой позор тяжко.
Он не привык, чтобы его тыкали, как провинившегося котенка, мордой в лужу. Причем, в лужу, к появлению которой он имел не самое прямое отношение. Олег Анатольевич Липский был человеком занятым, дела свои старался вести лично, не передоверяя их помощникам, дел было много, а это значило, что на все остальное времени не хватало.