Рождество по-новорусски
Шрифт:
– Я не успею собрать до завтра все эти деньги. Просто не успею. И я, правда, ничего не говорил милиции. Это, наверное, произошло без меня. Я…
– Не ори. Хрен с ним, с ментом. Послезавтра подготовь четыре лимона. Я вечером позвоню.
– Я постараюсь, – тихо-тихо прошептал Липский.
– Ты уж постарайся, – сказал Володя и выключил мобильник.
Клиент уже созрел. И отдаст все, лишь бы его сынка отпустили живым. Теперь нужно было только подтолкнуть его к правильным действиям. Так следовало из плана операции.
Это значило, что завтра
Володя выбросил мобильник в урну. Махнул рукой, останавливая такси. Попросил нетрезвым голосом отвезти к Лесопарку, и до самого Лесопарка молчал, подняв воротник и привалившись к двери. Сунул купюру и, не дожидаясь сдачи, вышел на улицу. Прошел по улице, внимательно следя за окружением.
Подошел к таксофону. Набрал номер.
– Слышь, корешь, – сказал Володя, когда на том конце ответили. – Я тебе вчера звонил. Ага. Все остается в силе. В доме напротив твоего, в третьем подъезде, за радиаторами, лежит пакет. Там ствол, аванс, инструкции и фотографии. Смотри, не спутай. Я шутить не буду. Все понял? Завтра.
Володя повесил трубку.
Все будет, как нужно. Все будет путем.
Глава 5
При достаточной тренировке казаться невозмутимым в любой ситуации – легко. А доводить окружающих до исступления – еще легче. Тренировки в этой области у Гринчука было более чем достаточно, посему и невозмутимость он проявил и ярости в окружающих вызвал в достаточном количестве.
Но казаться невозмутимым и быть им – разница была существенной. Гринчук с трудом дождался окончания тягостного разговора с Владимиром Родионычем, Полковником и Шмелем. Разговор этот практически ничего не дал, за исключением того, что Шмель, в общем, согласился с предположениями Гринчука. При этом, правда, он все-таки настоял, чтобы Гринчук и его помощники от этого дела держались в стороне, выполняя, разве что, распоряжения Шмеля.
В прессу и на телевидение было решено информацию о похищении не передавать. На всякий случай, убийство на трассе даже не попало в оперативные сводки. Гринчук при обсуждении этого выразительно пожал плечами, но вслух возражать не стал. Он даже безропотно согласился в дело не лезть и обо всем информировать Шмеля.
Взгляд Полковника при этом выразил очень сильное сомнение, но никто больше на это внимания не обратил.
– Тогда я пойду, – предложил Гринчук, когда разговор перешел на технические аспекты грядущей операции. – Я сегодня катастрофически не выспался. Если что понадобиться – за пивом сбегать, или стаканы помыть – звоните мне на трубу.
В дверях кабинета Гринчук остановился, щелкнул каблуками и коротко кивнул:
– Честь имею!
В приемной Гринчук задержался возле стола секретарши. Она вопросительно посмотрела на него.
– Вы верите в любовь с первого взгляда? – спросил Гринчук.
– Да, – спокойно ответила Инга.
– А я – нет, – сказал Гринчук. – Какая сволочь!
Гринчук вышел из приемной, а Инга задумчиво посмотрела на закрывшуюся за ним дверь.
По
«Джип» стоял напротив выхода из дома. Сидевший за рулем Браток спокойно читал журнал. На севшего в машину подполковника он даже не оглянулся, только аккуратно свернул чтиво и сунул его в бардачек.
– Куда?
– Не закудыкивай.
– Далеко? – невозмутимо переспросил Браток. – Где едем?
Гринчук задумался. Всех в городе на уши поставят без него. Сейчас уже наверное десятки, а то и сотни самых разных людей поднимаются по тревоге и отправляются на поиски. Неизвестно чего, честно сказал себе Гринчук.
Липского-младшего сейчас держат где-то на хате, перевозить его не станут, так что тут случайности исключены. Обыски и облавы… Вряд ли. Милицию решено не привлекать. Разве что на выезде из города усилят контроль, чтобы пацана не вывезли.
В этой ситуации самому Гринчуку, в общем, ничего не оставалось, как…
Гринчук достал из кармана мобильник, набрал номер.
– Слушаю, – сказал Граф.
– Ты сейчас где?
– Естественно, в Клубе.
– Тогда жди, – Гринчук спрятал телефон. – Поехали, Браток, в Клуб. Устриц поедим.
Конечно, хорошо бы сейчас съездить к Липскому, поспрашивать его и семью, обслугу, но что-то подсказывало Гринчуку, что Липский с ним разговаривать сейчас не станет.
– Возле Клуба нет стоянки, – напомнил Браток, когда машина подъехала к заведению Графа.
Всю дорогу от большого дома он молчал. Небольшая оттепель в его настроении, случившаяся прошлой ночью, исчезла без следа. Он снова был угрюм и неразговорчив.
– Вот тут останови, – сказал Гринчук.
Машина остановилась.
– Что случилось? – спросил Гринчук.
Браток оглянулся, посмотрел под ноги, потом вопросительно посмотрел на Гринчука.
– Не прикидывайся валенком, – сказал подполковник. – Колись, Браток.
Браток молчал.
– Ну, как знаешь, – Гринчук открыл дверцу и хотел выйти из машины.
– Юрий Иванович…
– Да?
– Вы помните, летом, когда я еще у Гири работал…
– Конечно помню. И помню, что тогда у тебя настроение было немного бодрее.
– Вы сказали, что я фигней занимаюсь, что другие пацаны меня только по кличке знают, а то, что меня зовут Иван Бортнев…
– Помню, – сказал Гринчук.
– А сейчас… Я Браток или Иван Бортнев?
– Ты… – Гринчук вдруг понял, что ответ на этот, в общем-то, дурацкий вопрос для Братка… Ивана Бортнева очень важен.
И отделаться шуткой тут уже не получится.
– Что у тебя случилось, Ваня? – тихо спросил Гринчук.
– Ничего у меня не случилось, – сказал Браток. – У меня все продолжается. Вас тут ждать?
– Пошли вместе.
– Я не голодный, – сказал Браток и достал свой журнал. – Я тут посижу.