Рождество по-новорусски
Шрифт:
На стук в калитку никто не открыл. Люди Шмеля прошлись вдоль трехметрового забора. Вернулись к калитке.
– Звоним Шмелю? – предложил Ветер.
– Подсади, – попросил Сергей.
Ветер сцепил руки в замок, прислонился спиной к стене. Сергей оперся ногой о сложенные руки, подпрыгнул и схватился за гребень стены. Рука попала на кусок стекла. Осколок располосовал перчатку и ладонь, Сергей взвыл и спрыгнул. Он всего с полсекунды мог видеть двор особняка Липского. И этого хватило, чтобы понять – возникли проблемы. Не станет человек так просто лежать в шесть утра третьего января посреди двора. Тем более, двое.
Ветер позвонил Шмелю.
В семь утра позвонили в дверь квартиры Гринчука.
Гринчук посмотрел на часы. Потом взял свой мобильник, который лежал на полу возле кровати, нажал несколько кнопок. После этого встал с кровати и подошел к входной двери. Посмотрел в глазок.
– Здравствуйте, Полковник, – сказал Гринчук, открывая дверь. – Ничего, что я в трусах?
Полковник молча вошел в квартиру. Гринчук выглянул на лестничную клетку. Никого.
– Вы своему Михаилу звякните, – сказал Полковник, – дайте отбой тревоги.
Гринчук закрыл дверь, вернулся в комнату, позвонил с мобильника Михаилу:
– Все нормально, Миша, это ко мне пришли господин Полковник. Отбой.
– Ума не приложу, – задумчиво произнес Полковник, рассматривая жилище Гринчука, – зачем вам три комнаты, если у вас из мебели только одна кровать и два стула?
– Во-первых, – сказал Гринчук, надевая брюки, – когда вы мне приказали сюда переселиться, меня никто не спросил, сколько мне комнат нужно. Во вторых…
Гринчук замолчал, натягивая свитер. Надел. Пригладил волосы.
– Во-вторых, у меня еще есть кухонный стол, три табурета, кухонный шкаф и холодильник. А, в третьих, какая вам разница, как я живу.
– Ни какой. Иначе я поинтересовался бы, зачем вы купили самую широкую из возможных кроватей, если по наблюдениям охраны дома женщин вы сюда не водите. – Полковник прошел по комнате и остановился возле окна. – Вы всегда звоните Михаилу, когда к вам приходят?
– Да. А он мне.
– А бедный Шмель об этом не подумал… В результате понес ощутимые моральные и материальные потери… – Полковник обернулся к Гринчуку, который как раз покончил с одеванием. – Юрий Иванович, вам не кажется, что с вашим характером происходят не совсем нормальные превращения. Мне вас характеризовали как очень спокойного и уравновешенного человека. И вы производили впечатление такого человека. И вдруг… Вы же могли не наносить такого ущерба ни людям Владимира Родионыча, ни людям Шмеля. Вы могли просто уйти, исчезнуть, объяснить… У вас же так хорошо получается объяснять людям, что они полные идиоты, и что им с вами лучше не ссориться. И вас не доставать. А вместо этого…
– Послушайте, Полковник! Мы обычно делаем не то, что должны. Вчера, вместо того, чтобы искать похитителей, я выслушивал наезды всякого рода умников. Потом мне пришлось стрелять в живого человека…
– Вы ему, кстати, прострелили легкое.
– Вот, прострелил легкое, хотя должен был перебить ноги. Потом вместо того, чтобы осматривать этого Колю Лося, я сломал челюсть охраннику Липского и получил по голове. Потом вместо того, чтобы допить свой коньяк, я ездил рассматривать взорванный туалет, а вместо того, чтобы приехать к господину Ерохину и поговорить с ним очень плотно, я принял участие в оказании первой помощи одному из своих подчиненных. А сейчас, вместо того, чтобы спать, я стою перед вами и несу этот бред.
Гринчук развел руками.
– Вы, кстати, обратили внимание, как я мягко выразился? Несу бред, а не выслушиваю чушь.
– Я это заметил, – кивнул Полковник. – Вы вообще большой дипломат. Только в последнее время – дипломат, близкий к нервному срыву. Вы не хотите показаться врачу?
– Я вчера уже был у своего врача, – сказал Гринчук. – Он считает, что со мной все в порядке и даже прописал мне коньяк.
– О! Мой врач обычно прописывает всякую гадость. Не познакомите меня со своим врачом?
– Поехали прямо сейчас? – предложил Гринчук. – Все равно спать уже не придется. Он вам еще чего-нибудь пропишет от бессонницы.
Полковник потер переносицу. Тяжело вздохнул.
– У вас, кстати, коньяку не найдется?
Гринчук молча полез под кровать, достал бутылку и протянул ее Полковнику.
– Сейчас принесу стаканы…
Полковник спокойно отвинтил пробку и глотнул из горлышка.
– Могу не приносить, – сказал Гринчук.
Он сгреб со стула свои вещи и подвинул его Полковнику:
– Присаживайтесь.
– Спасибо, – сказал Полковник и сел на стул.
Снова отпил из бутылки. Вид у него был усталый и печальный.
– Что случилось? – спросил Гринчук. – Что-то у Липского?
– У Липского? – переспросил Полковник, словно впервые услышал эту фамилию. – А, у Липского… У Липского – ничего. Вернее – никого. А если точнее – никого живого.
Гринчук сел на край кровати.
– Как это?
– Семь человек охраны, сам Липский, жена, дети, три человека из обслуги, – Полковник снова глотнул коньяку и протянул бутылку Гринчуку. – Выпьете?
Гринчук покачал головой.
– А я выпью, – сказал Полковник. – Настроение – мерзкое.
Горлышко бутылки стукнуло о зубы.
– Вам хватит, – сказал Гринчук.
– Да пошли вы… – буркнул Полковник.
Гринчук отобрал бутылку и поставил ее себе под стул:
– У вас больная печень.
– Коньяка жалко? – укоризненно протянул Полковник.
– А Шмель не ставил наружное наблюдение за домом Липского? – спросил Гринчук.
– Нет. Олег Анатольевич очень волновался и требовал, чтобы…
– Да. Дотребовался… А почему опоздали люди Шмеля?
Полковник молчал.
– Но ведь должен был позвонить кто-то… Я же видел дом, туда нельзя просто так попасть. Там все просматривается.
Полковник молчал.
– Ведь четырнадцать человек. И почти у всех есть телефоны, – Гринчук смотрел в лицо Полковника, но тот отводил глаза. – Минимум трое охранников должно было не спать.
– Им позвонили. Они не ответили. Туда послали людей. Калитку пришлось взламывать.
– И что там сейчас? – спросил Гринчук.