Рождество по-новорусски
Шрифт:
– Смотай за водкой, – приказал Шкурпит.
Гореев обернулся за пару минут. Браток еще не пришел в себя. Шкурпит в двух словах объяснил Ленке, что ей нужно делать, и что она ничего не видела, потом взял принесенную бутылку, отбил горлышко и плеснул водку на лицо Братку и на одежду.
Гореев присел, приоткрыл Братку рот, чтобы водка попал и туда.
Обыскал Братка.
– Глянь, Воха, – сказал Гореев, протягивая напарнику удостоверение Братка.
– Прапор…
– Что будем делать? – спросил Гореев.
Браток
Шкурпит ударил его ногой в лицо. Не сильно, чтобы не искалечить. Но чтобы сорвать злость.
Браток открыл глаза. Из рассеченной губы текла кровь.
– Что смотришь, урод? – осведомился Шкурпит. – Решил, блин, что ментом стал? Ни хрена. Ты, Браток, только что в пьяном виде напал на сотрудников милиции при исполнении.
– У тебя моя корочка, – сказал Браток и попытался сесть.
Гореев ударил ногой, по печени. Браток завалился на бок.
– Какая корочка? – спросил Шкурпит. – Нету никакой корочки.
Он покрутил в руках удостоверение Братка и бросил его в мусорный бак.
– Ты еще и свою ксиву по пьяному делу потерял, Браток. Напрасно ты из бригады ушел. Ой, напрасно, – Шкурпит подмигнул Горееву. – Что будем делать?
– Задницы мылить, суки, – прорычал Браток, поднимаясь на колени.
– Не правильно, – Шкурпит ударил.
И снова ногой. Браток снова упал.
Ленка торопливо подобрала свои сумки и скользнула за угол.
– Мы тебя сейчас доставим к участковому, там составим протокол о злостном хулиганстве, – Шкурпит наклонился, сгреб Братка за волосы и повернул его лицом к себе. – Ты понял, Браток? Потом будешь рассказывать что угодно. И из органов, считай, ты уже вылетел.
Подобного мнения придерживался и участковый, майор милиции Гусак. Его помощник, лейтенант Трофимов также возражать не стал. Это их район. Это они устанавливают здесь законы, и никто не имеет права их не выполнять. То, что Браток стал ментом, ничего не значило. Во-первых, что-то решать с ним нужно было все равно, а, во-вторых, мог этот новоявленный коллега стукануть, что сержанты немного превышают свои полномочия. В таких случаях, лучше атаковать первыми.
Получив указание от Гусака, Трофимов по телефону вызвал двух дежурных свидетелей-очевидцев. Те написали свои показания, из которых следовало, что пьяный мужчина напал на патрульных сержантов. Те были вынуждены применить силу для пресечения противоправных действий. Задержанный был доставлен в опорный пункт правопорядка.
Затем, как добавили под диктовку Шкурпита свидетели, в помещении опорного пункта неизвестный снова попытался оказать сопротивление, напал на сотрудников милиции, и те были снова вынуждены применить силу.
В документы это не вошло, но силу сержанты применяли в комнате, пристегнув предварительно Братка к трубе батареи парового отопления.
В лицо старались особо не бить, но пару раз ногами все-таки попали.
Браток даже перестал кричать.
Все это было бессмысленно. Его были, и то, что он был прав, что он пытался защитить человека – ничего это не помогало. Для этих ментов он был и оставался Братком. Для этих ментов…
Снова удар, и боль заставила выгнуться все его тело. Браток понимал, что эти двое бьют не его, Ивана Бортнева, так они били бы любого, помешавшего им, но понимал он также, что братковское его прошлое крепко держит за руки, крепче, чем наручники, что теперь он никому и ничего не сможет доказать. Бывший урка снова взялся за свое, напился, потерял удостоверение…
– Суки, – выдохнул Браток, и это стоило ему трещины в ребре.
– Чай закипел, – крикнул из коридора Трофимов.
– Идем, – отозвался Шкурпит, и сержанты вышли из комнаты.
Браток застонал. Было больно, унизительно и до слез обидно. Он никогда не попадал в такое нелепое положение. Даже когда еще работал на Гирю. Тогда было все просто и понятно. Он не трогает ментов, а те не трогают его. Даже если при нем менты кого-то прессовали, Браток понимал, что не имеет ни какого права вмешиваться, и поэтому все обходилось нормально. Даже когда пару раз цепляли его, все выливалось в несколько тычков под ребра. На людей Гири напраслину старались не возводить. Сейчас…
Браток сел на полу, прислонившись к стене.
Сейчас он попал в такую ситуацию, потому, что… почему? Решил, что стал ментом? Решил, раз уж свои, бывшие приятели, перестали с ним здороваться, раз уж встреча с ними часто заканчивается разборкой, то теперь менты должны признать его за своего? А этого ты, Браток, не хочешь?
Палкой и ногами по ребрам?
Браток потрогал лицо рукой. Испачкал ее в крови. Несколько капель упали на пол. В горле словно застрял комок.
Обидно. Больно. Обидно.
Браток застонал. И ничего он не сможет сделать этим сержантам, потому, что майор и лейтенант их прикроют, потому, что для них он, Браток, чужой, потому, что он, Браток, нарушил правила…
Если бы на его месте был Гринчук…
Гринчук никогда не попал бы на его место, оборвал себе Браток. Юрий Иванович этих козлов…
Стоп.
Браток сунул руку в боковой карман куртки. Его обыскали, забрали табельное оружие, бумажник, но не заметили мобилы.
Браток нажал кнопку, выбрал нужный телефон и позвонил.
– Юрий Иванович? – спросил Браток. – Я в микрорайоне у Громова, у участкового. У меня проблемы…
– Трубу брось! – крикнул от двери Гореев.
Браток попытался что-то еще сказать, но Гореев ударил ногой, выбил трубку. Замахнулся на Братка, но тот перехватил свободной рукой его ногу и рванул в сторону.
Гореев упал.
В комнату вбежал Шкурпит. Браток попытался отбить удар его палки, но не смог.
– Куда ты звонил, падла? – спросил Шкурпит, когда Браток пришел в себя.