Рождество по-новорусски
Шрифт:
– Понял.
– Свой рапорт о сержантах я подам сам. Майор пусть сейчас разбирается с ними как может. Я его уже предупредил о возможных вариантах.
– Хорошо, – сказал лейтенант.
– Вот хорошего, как раз, совершенно ничего и нет, – ответил Гринчук. – Свободен.
Лейтенант исчез.
– Поехали, Ваня? – предложил Гринчук.
– А участковый уже освободился? – спросила старушка, вынырнувшая откуда-то из-за угла.
– Уже, – кивнул Гринчук. – Можно заходить.
– Ага, – радостно закивала старушка, – а то сосед мой, Гришка, совсем совесть потерял.
– Может, в больницу
– Заживет, – ответил Браток. – Все заживет.
Снова пошел снег. Быстро стемнело.
– В этом году настоящая зима, – сказал Гринчук.
– Снежная, – согласился Браток. – Куда поедем?
– А поедем мы сейчас с тобой в одно хитрое место, называется центром восстановления психических и духовных сил.
– Силы будем восстанавливать? – спросил Браток.
– Что-то типа того. Во всяком случае, постараемся поговорить с его хозяином. Ты, часом, с Альфредом Генриховичем Полозковым не знаком?
– Бог миловал, – ответил Браток. – Пусть с ним психи знакомятся.
Глава 8
Но вот психов как раз среди знакомых Альфреда Генриховича Полозкова практически не было. Или, если быть точным, среди знакомых не было официальных психов. Своих пациентов Альфред Генрихович предпочитал называть отдыхающими. Или нуждающимися в отдыхе. Ведь именно отдых они у Полозкова и получали.
Первоначально, еще в советские времена, Центр был задуман и построен как загородный пункт отдыха руководящих партийных и советских работников области. Посему здание было возведено недалеко от города в лесопарковой зоне, имело всего с десяток номеров, бассейн, зимний сад, баню, сауну и много чего еще, жизненно необходимого для отдыха руководящих работников.
Официально эта дача значилась в бумагах как спортивная база, к партии отношения вроде как бы и не имело, поэтому после победы демократических сил комплекс вначале стал коллективной собственностью, а потом частной собственностью Альфреда Генриховича Полозкова.
Естественно, он не стал создавать психиатрическую лечебницу. Лечение психов особой прибыли принести не может, решил Полозков, по этой причине Центр специализировался на двух видах услуг.
Первая – отдых и разрядка, так сказать, в стационаре. Клиент приезжал в Центр, селился в номере и жил там, в тишине и покое, столько, за сколько мог заплатить. Номера представляли собой нечто вроде отдельных квартир с кухней, столовой и жильем для обслуживающего персонала, хотя обслугу отдыхающий с собой мог и не привозить. Специалисты любых – это Альфред Генрихович подчеркивал всегда – любых профилей могли предоставить свои услуги в любое время суток.
Второй вид услуг оказывался амбулаторно. Все, кто считал, что нуждается в консультации психоаналитика или мгновенном расслаблении, а это были обычно обеспеченные дамы, приезжали в Центр, где с ними беседовали и, выражаясь прилично, близко общались. Это уже зависело от желания клиенток. На сколько это приносило облегчение, сказать было трудно, но давало изнывающим от безделья дамам возможность чем-то себя занять. Или развлечь.
Альфред Генрихович был готов на все ради клиентов. Просто на все. Даже на нарушение закона. Но в этом ему повезло не особенно. Одна такая услуга Полозкова попала в поле зрения Гринчука и привела к личному знакомству. Альфред Генрихович имел все шансы на то, чтобы сесть.
Но не сел, а преисполнился такого уважения к оперу, что неоднократно предлагал тому переехать в Центр на постоянное жительство с полным пансионом. А уж принимать Гринчука у себя в кабинете был готов в любое время. Специалистки Центра, как всегда при встречах с Гринчуком сообщал Альфред Генрихович, просто жаждут познакомиться с милиционером поближе.
Поэтому, когда Гринчук приехал в Центр, то уже через три минуты был приглашен в кабинет Полозкова. Еще пять минут понадобилось Гринчуку, чтобы объяснить Полозкову что именно от того требовалось.
Альфред Генрихович согласился не сразу. Он даже попытался что-то возразить, но Гринчук был неумолим.
– Поймите, – сказал Гринчук почти нежно, – я прошу об этом для того, чтобы свести до минимума риск для вас лично. И для ваших отдыхающих. А займет это все времени только с неделю. Самое большее.
Полозков очень не хотел соглашаться, ссылался на обязательства и свое реноме. Тогда Гринчук заметил, что именно реноме уважаемого Альфреда Генриховича сможет пострадать, если некоторые мужья узнают о том, какие именно услуги их жены получают в Центре… И пострадать может не только реноме.
Альфред Генрихович тяжело вздохнул и согласился. В конце концов, он всегда готов откликнуться на просьбу уважаемого Юрия Ивановича. Но он надеется, что Юрий Иванович…
– Надейтесь, – разрешил Юрий Иванович. – А пациент, ваш новый зам и новые работники, приедут в Центр, как я надеюсь, завтра. Сразу после обеда.
Гринчук попрощался и вышел.
Альфред Генрихович вызвал к себе секретаршу и кратко изложил свое распоряжение.
– Быстро вы, – сказал Браток, когда Гринчук вернулся в машину.
– У нас очень много работы, – сказал Гринчук. – Поехали сейчас в бабе Ире и Доктору. А потом у меня свидание в ресторане.
– Нина знает? – спросил Браток.
– Пока нет, – сказал Гринчук.
Когда они подъезжали к дому Ирины, Браток, молчавший перед этим, вдруг спросил:
– А вам, Юрий Иванович, нравится то, что вы задумали?
– А как ты полагаешь, Ваня, много на свете людей, способных отказаться от четырех миллионов долларов? – вопросом на вопрос ответил Гринчук.
На Ирину и Доктора упоминание о четырех миллионах особого впечатления не произвело.
– Понимаете, – сказал Доктор, – четыре миллиона долларов в моем возрасте не потрясают, а вызывают печальные размышления. Даже если мне достанется один миллион, то для того, чтобы его потратить, мне придется очень сильно напрячься. А это неизбежно отразится на моем здоровье.
Браток, маячивший в дверях комнаты, удовлетворенно кивнул и отправился на кухню, к братьям Кошкиным. С ними Браток чувствовал себя спокойным и защищенным от разных дурацких философских разговоров. Правда, Кошкиных немного взволновало разукрашенное и припухшее лицо Братка, но также быстро они и успокоились. Когда-то Доктор сказал, что Кошкины живут по принципу индийских философов – помощь не навязывают, но в просьбах не отказывают.