Розы в декабре
Шрифт:
души, вы позволите мне отомстить ему.
В глазах Фионы сверкнули злые искорки.
— Вы знаете женщин лучше, чем я думала, Эдвард. Ладно, делайте что хотите.
Спасибо.
Она повернулась, словно собираясь идти к дому.
— Не хотите немного прогуляться? — спросил неподражаемый мистер Кэмпбелл. — Как
насчет обрыва?
Дождь не прекращался, а они стояли на самой крутизне, и на этот раз между ними
не было вражды. Или это всего лишь перемирие? И его старые опасения вернутся
вновь? Лучше отбросить подобные мысли и наслаждаться настоящим, решила Фиона.
Они вернулись на веранду, к французским окнам.
— Я полагаю, что сегодня вы предпочли бы больше никого не встречать, поэтому
лучше вернуться тем же путем, каким вы вышли. У вас усталое лицо. Думаю, вам не
помешал бы добрый глоток бренди.
Фиона покачала головой:
— От бренди мне плохо. Завтра все как рукой снимет. Я буду хорошо спать.
Спокойной ночи.
Он схватил ее за руку:
— О! Не так быстро. Если бренди не подходит, есть другое лекарство.
И в тот же миг губы Эдварда приникли к губам Фионы. Сначала его губы были
холодными, затем требовательными, мужскими. Фиона не могла сопротивляться.
Вдруг он проговорил насмешливым тоном, перечеркнувшим всю прелесть момента: — Не правда ли, милая девочка, “Бель Ноуз” замечательное место — вчера вечером
Эндрю, сегодня Эдвард.
Неужели все заранее было рассчитано, подумала Фиона, униженная и растерянная…
чтобы она не слишком многого ждала от поцелуя? Стыд обжег ее, когда она поняла, что и Эдвард не мог не понять искренности ее ответного поцелуя, и это отпугнуло
его. Несомненно, он и сам был во власти момента. Но для мужчины поцелуй значит
гораздо меньше, чем для женщин… а учитывая, что в доме Дебора, он тем более
не хотел, чтоб она приняла его за нечто большее, чем дань моменту.
— Ничего особенного, Эдвард, — услышала она собственный холодный голос. — Мне
просто хотелось знать, есть ли какие-нибудь человеческие чувства за вашей
неприступной внешностью. Оказывается, есть, только вы их стесняетесь, правда?
Вы настоящий лицемер!
Рука ее была уже на ручке окна. Она открыла створку, вошла и закрыла окно на
щеколду.
Через два дня они прощались с Уэйнвудами. Когда Фиона увидела, как два всадника
скрываются за линией холмов, то почувствовала странную грусть. С одной стороны, их отъезд был облегчением, но с другой, после той ночи, когда Эдвард поцеловал
ее, их присутствие было спасительно.
На следующее утро Эдвард сказал:
— На следующей неделе вам может представиться случай поехать в Ванаку. Гас
отвозит охотников за кроликами в верховья озера, затем заедет сюда. Детей
примут в школу на последние десять дней до весенних каникул. Очень хорошее
время — никаких экзаменов, много спорта. Всего вам хорошего. Можете взять с
собой Эмери и Труди. Я не рискну оставить Эмери одну, без женщин.
— Вы расставляете нас как пешки на доске. А спросить саму Эмери, хочет ли она
поехать, вы забыли?
— Конечно спросил.
— О, — только и сказала Фиона.
Состояние Труди настолько улучшилось, что она даже решила не брать инвалидное
кресло в Ванаку.
— Чем меньше она от него зависит, — заметила Фиона Эдварду, — тем для нее же
лучше.
Они теперь часто разговаривали на разные темы, связанные с отъездом. В этот
вечер она заметила, что с Труди творится что-то странное. Она читала “Уикли
ньюс”, рассматривала картинки и вдруг застыла, словно прислушиваясь к чему-то.
Фиона незаметно наблюдала за ней. Труди закусила губу. Через некоторое время
она поднялась и сказала:
— Что-то я сегодня очень устала. Пойду прилягу. — И взяла “Ньюс” под мышку.
В девять Фиона принесла ей чашку чаю и как бы невзначай спросила: — Прочитали “Ньюс”, Труди?
— Да, спасибо. Да, Фиона, голубушка, попросите, пожалуйста, Эдварда заглянуть
ко мне перед сном.
Фиона с любопытством раскрыла “Ньюс”. Труди что-то вырезала. Но что именно, она, вероятно, никогда не узнает.
На следующее утро Эдвард заявил:
— Фиона, Труди не поедет в Ванаку. Придется тебе ехать с Эмери. Мне это даже
лучше. Она может кое- как готовить, присматривать за домом. Почему вы так
удивлены?
— Да потому что как-то вы сами мне сказали, что отпустите меня только в
сопровождении Труди в качестве цербера.
— Она ни в какую не хочет ехать, — задумчиво пояснил Эдвард.
— Бедный Эдвард, — насмешливо протянула Фиона. — Труди — это ваша ахиллесова
пята.
Уже выходя, Эдвард посмотрел на нее через плечо и бросил: — Нет, не Труди… но у меня есть ахиллесова пята.
Ванакский домик был очарователен и совсем не похож на “Бель Ноуз”. Сад, разумеется, довольно запущен, но уже пробивались первые весенние побеги и
кое-где желтели примулы. Дом был современным, построен в масличной роще на
месте старого, в котором прошло детство Эдварда. По стенам висели яркие
экспрессионистские картины. Высокие окна от пола до потолка впускали море